Гастроли танец
На сцене Театра имени Моссовета при поддержке банка М2М британская компания A New Adventures Production показала спектакль "Дориан Грей" в постановке своего основателя и руководителя Мэтью Боурна. Разочарована ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
От знаменитого хореографа в Москве ожидали многого. Обе предыдущие встречи с культовым британцем, организованные Чеховским фестивалем в 2004 и 2006 годах, стали главными событиями тех сезонов: представленные его труппой "Пьеса без слов" и знаменитое "мужское" "Лебединое озеро" до сих пор вспоминают буквально по эпизодам. Немудрено, что свежий "Дориан Грей", премьера которого прошла в прошлом году в Эдинбурге, ожидался с особым нетерпением: роман Оскара Уайльда предоставлял бездну возможностей для автора, умеющего так остроумно играть и с мировой литературой, и с современными культурными мифами, и с бисексуальной природой человека, и с темными инстинктами его подсознания.
Большой мастер актуализировать и адаптировать классику, Мэтью Боурн перенес действие романа в наши дни: превратил викторианский Лондон в современный мегаполис, аристократов — в повелителей мира моды. По своему обыкновению хореограф изменил пол персонажей: лорд Генри, духовный растлитель Грея, стал всемогущей редакторшей глянцевого журнала; юная актриса Сибилла, первая любовь Дориана, превратилась в танцовщика Сирила. Автор рокового портрета художник Бэзил сделался фэшн-фотографом, сам Дориан Грей оказался ушлым официантом, замеченным на VIP-тусовке и превращенным в икону моды. Груза популярности официант не выдерживает: наглеет, погрязает в пороках, опускается, доходит до преступлений — загибающегося от передоза Сирила оставляет без врачебной помощи, а Бэзила забивает фотоаппаратом в собственной ванне.
Он очень страдает, что излишества отражаются на его физиономии (тут господин Боурн в корне расходится с Уайльдом), и очень боится, что мода на него пройдет. Рядом с героем постоянно ошивается его двойник — то ли реальный коллега-официант, то ли материализованная метафора пресловутого портрета. Во всяком случае, в финале, когда Дориан Грей задушит подушкой этого претендента на глянцевый престол, погибают оба.
Вот, собственно, и все. Потому что спектакль Мэтью Боурна практически исчерпывается пересказом сюжета. Ну еще находчивой сценографией Лез Бразерстоун. На поворотном круге установлена стена: с одной стороны снежно-белая, для сцен гламурных, с другой — ржаво-железная, для квартиры Дориана. Еще есть музыка Терри Дэвиса: громкая, ритмичная, подделывающаяся под молодежную — с тяжелым металлом, сменяющимся элегичным капаньем-звяканьем.
Интеллектуальный дендизм Оскара Уайльда Мэтью Боурн оставил за рамками своего "Дориана Грея". Его месседж прост и однозначен: в мире глянца снобистское презрение убивает раньше ножа и наркотиков. Мир же этот обрисован с такой тупой карикатурностью, будто балет ставил советский идеолог, обличающий разврат гнилого Запада: все не расстаются со стаканами, нюхают кокаин и активно кривляются, изображая крутой секс. Характеры ясны с первых же сцен — по сути, это ролевые маски, однозначность которых лишает действие всякой интриги.
Что же касается хореографии, то не зря Мэтью Боурн указал в программке своих артистов в качестве соавторов: это именно такие танцы, которые могли бы поставить сами себе молодые профессиональные танцовщики, не отягощенные балетмейстерским даром. Более тщательная работа видна лишь в двух полуэротических-полуакробатических дуэтах Бэзила и Дориана, имитирующих фотосъемку и зарифмованных между собой. В первом еще неискушенный Дориан, преодолевая смущение, позирует влюбленному фотографу, во втором — утратившая свежесть звезда яростно прячет лицо, дозревая до мысли об убийстве навязчивого свидетеля своих лучших дней.
И самое неприятное: в этом спектакле хореографу напрочь изменило чувство юмора, благодаря которому пафос у него смягчался иронией, жанры теряли однозначность, а сами спектакли обретали способность балансировать на грани китча, никогда не преступая эту грань. В "Дориане Грее" хореограф так занят бичеванием ядовитой гидры гламура, что не замечает, как сам становится смешон. Искра былой иронии проскользнула лишь однажды. Спектакль начинается в полной темноте зловещей темой феи Карабос из "Спящей красавицы": при свете оказывается, что вся симфоническая мощь выплескивается из будильника Дориана Грея. И это лучший момент спектакля. Можно сказать, символический: как грандиозности Чайковского заканчиваются бульканьем в ванной, так и дар режиссера Боурна захлебывается в его праведном гневе.