Фестиваль театр
На Чеховском фестивале состоялась московская премьера спектакля канадского режиссера Робера Лепажа "Липсинх". Девять часов театрального марафона, устроенного компанией Ex machina, завершились стоячей овацией зала "Мастерской Петра Фоменко". Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
После длинного спектакля Робера Лепажа понимаешь, чем гениальное произведение отличается от просто прекрасного или великого: начинаешь смотреть на мир глазами автора, видеть и слышать то, чего не видел и не слышал прежде. Словно операцию на мозге сделали — как одной из героинь "Липсинха".
Главных героев у господина Лепажа столько же, сколько эпизодов в спектакле — девять. Сколько в "Липсинхе" персонажей, подсчитать трудно, но такое впечатление, что перед глазами зрителя за неполный день проходит буквально весь человеческий мир. Режиссер свободно путешествует по странам и континентам, перепрыгивает через годы, петляет по причудливым сплетениям человеческих судеб. Героем следующей новеллы может оказаться тот, кто в предыдущей мелькнул какой-то второстепенной тенью. Актеры, собранные Лепажем, потрясают своими перевоплощениями: в то, что их всего девять, по числу главных героев, веришь только на аплодисментах. Их имена должны быть непременно названы — Фредерик Бедар, Карлос Белда, Ребекка Бланкеншип, Лис Кастонги, Джон Кобб, Нурия Гарсиа, Сара Кемп, Рик Миллер, Ханс Писберген.
Робер Лепаж рассказал, что на идею постановки его натолкнул случай в самолете. С одной стороны от него сидела оперная певица с нотами в руках, а с другой — молодая латиноамериканка с грудным ребенком. Ребенок заплакал, а режиссер подумал о человеческом голосе, который может быть нечленораздельным криком младенца, а может — божественным, отшлифованным пением примадонны. Фантазия режиссера мгновенно заработала: молодая мать умерла прямо во время полета, младенца усыновила певица, потом он вырос, уехал учиться в Америку, стал кинорежиссером, снимал фильм, попутно открывая страшную правду о том, что его мать когда-то была продана в сексуальное рабство из Никарагуа в Германию, что его отцом, видимо, был случайный клиент матери. А мы понимаем, что этот самый неопознанный отец и есть тот диктор радио и совладелец лондонской студии звукозаписи, в которой приемный сын певицы дублирует свой фильм, тот самый диктор, который погибает под колесами поезда, и расследование этого преступления ведет пожилой инспектор Скотланд-Ярда, отправляющийся на поиски сестры убитого, бывшей проститутки, совсем недавно нашедшей брата...
Разумеется, бесполезно все это пересказывать. Одна судьба "вытягивает" за собой другую, и в изложении "Липсинх" может показаться смесью детектива и мыльной оперы. Впрочем, в лучших спектаклях господина Лепажа истории всегда просты, если не сказать банальны. Непрост и небанален тот угол зрения, под которым режиссер смотрит на людей. В данном случае можно сказать — не смотрит, а слушает, ведь именно голос стал темой "Липсинха" (термин этот означает синхронизацию звука и движений губ на экране при дубляже). Голоса на четырех языках, испанском, немецком, французском и английском, звучат на автоответчиках, в телефонных трубках, из радиоприемников, в рекламных объявлениях, из автомобильных навигаторов. В одном из лучших эпизодов спектакля Лепаж заставляет нас одну и ту же сцену посмотреть два раза: в первый мы глядим на книжный магазин с улицы, не слыша ничего, кроме звуков этой улицы, а потом оказываемся внутри и начинаем разбирать слова.
Спектакль Робера Лепажа состоит из непринужденных и в то же время волшебных превращений. Одни и те же предметы из самолета делаются телевизионной студией и вагоном метро, уютной квартирой в Квебеке и полицейским участком в Лондоне, витриной секс-шопа на гамбургском Репербане и никарагуанским кафе. С пространством господин Лепаж делает то же самое, что с людьми — показывает взаимосвязь всего со всем, всех со всеми. Он точно доказывает нам некий глобальный закон сохранения жизни — прекрасной и ужасной, одинаково наполненной радостью и страданием. Кажется, он успевает поговорить со зрителем обо всем важном — о рождении и о смерти, о современном отношении человека к религии и о поэзии, о семье и об открытиях медицины, о насилии и о человеческой солидарности. Именно что "поговорить": Робер Лепаж предстает не просто неистощимым на выдумки фантазером, но собеседником, даже своего рода режиссером-психотерапевтом. Он словно берет зрителя за руку и уводит в путешествие, во время которого ты поневоле приходишь к простым, но очень важным открытиям. Как одна из героинь "Липсинха" — она находит немую киносъемку, когда-то запечатлевшую ее ныне покойного отца, пытается по движению губ понять, что именно отец говорил, а потом "озвучить" его, зовет профессионального актера, который пробует разные интонации, и все впустую, до тех пор пока женщина не решается проговорить текст сама: ведь голос каждого отца остается в голосе его ребенка.
Секрет Робера Лепажа в том, что умея быть возвышенным и загадочным, он в то же время остается очень земным и деликатным. Признанный мастер использования новейших технологических возможностей, он всегда сохраняет то самое "человеческое измерение", без которого театр мертв. Режиссер Лепаж невероятно умен, он работает с тонким юмором и с глубоким чувством — но без назиданий, без претензий на особую миссию, с доверием и уважением к умной публике. Хорошо, что "Липсинх" пришелся не только на конец фестиваля, но и на конец театрального сезона: после спектакля господина Лепажа смотреть обычные спектакли обычных московских театров невыносимо, тем более — слушать.