Жительница села Вышково, что в Тверской области, обратилась в суд и к президенту Медведеву с требованием вернуть обратно свою же могилу.
Велика Россия, а похоронить человека негде. На Вышковском кладбище тесно так, что ни пройти, хотя вокруг — пожалуйста! — бескрайние поля и луга. Новое место для захоронений селянам обещали выделить еще при советской власти. Так же, впрочем, как и газ планировали провести. Однако и сейчас, в 2009 году, в то время как в стране разрабатывается проект пилотируемой экспедиции на Марс, жители села Вышково рубят на зиму дрова, а новых покойников хоронят поверх старых, мрачно окрестив этот процесс "два в одном".
Есть, впрочем, еще один вариант — вырубать ольховник, примыкающий к кладбищу, выкорчевывать деревья и засыпать песком болотистые низменности. В этом случае можно отвоевать необходимый участок. Но в селе проживают в основном пенсионеры, так что эта задача для многих непосильна. Стоит ли удивляться, что самые дальновидные граждане давным-давно стали занимать на кладбище места для своих потенциальных могилок.
Вот и 78-летняя Анна Николаевна Лабудина приглядела себе место рядом с почившим супругом еще 17 лет назад. "Вот тут бы я легла, — объясняет она, деловито, по-хозяйски оглядывая кресты и памятники. — Тут золовка будет, зять, дочки у меня две. Сватья соседним рядком идут. Да что говорить, сродство у нас большое".
Лабудины действительно припасли для себя на сельском кладбище целую аллею. Хоронили с двух ее концов, постепенно приближаясь к центру. "Тут раньше свалка была, а по-русски — срач. Когда у нас процесс пошел — бабушка мужа померла, потом сестра отца, племянник Коля, — так мы сразу поняли, что надо расчищать землю на будущее, пока еще мужики наши крепкие. Вот и получилось у нас место самое лучшее — весело и чисто". Лабудины распределили, где чье будет последнее пристанище, территорию держали в идеальном порядке: травку газонную посеяли, "прясло на оградках поменяли", песочком тропинки засыпали, вырубили кустарник. Но месяц назад граница их владений была нарушена. Прямо посреди родовой аллеи, никого не предупредив, захоронили приезжую женщину.
"Выкопаю и с землей сровняю!"
Лабудины признают, что чужие похороны попросту прощелкали. Обычно на кладбище они приходят раз в две недели и всегда в курсе всех новостей: где у кого на могилке цветочки расцвели, кому памятник поставили, кого и где хоронить будут. А тут недоглядели. Упустили из вида. К тому же в селе ведь как в таких случаях принято — скорбящие родственники в СПК "Серп и молот" выписывают машину, ГАЗ-53, процессия идет по главной улице, венка 3-4 всегда несут, рублей по 300 каждый. В общем, такое пропустить невозможно. "А эти хоронили без машины даже, — недоумевает дочка Анны Николаевны, пенсионерка Татьяна. — И никто нас не предупредил. Потому что покойница эта из Казахстана переселилась, жила незаметно, родственники у нее вообще с севера откуда-то, сестра из соседней деревни. Померла, никто даже внимания не обратил. Чужая она".
Чужую похоронили тихо. Накануне вечером ее сестра и прибывший из Нижневартовска сын сходили в местную администрацию, спросили, где копать могилу. Глава сельского поселения Елена Чеснокова очень удивилась. "Никогда меня о таких вещах не спрашивают. У нас родственников к своим всегда хоронят". Но своих у покойной не было, поэтому Чеснокова лишь плечами пожала: "Ну где найдете свободное место, там и копайте". Так и сделали — аккурат посреди лабудинской аллеи, рядом с мужем Анны Николаевны.
Лабудины узнали о свершившемся только после погребения. Переполох в их стане начался невообразимый. Уже на второй день с самого утра Анна Николаевна, ее золовка и деверь сидели у погоста в засаде. И как только появились чужаки, они выступили единым фронтом. Свидетели утверждают, что Лабудины использовали нецензурные выражения, грозились выкопать покойницу, а могилу ее сровнять с землей, даже драку устроили. Сама инициативная тройка божится, что подобного не было. "У меня просто голос звонкий, — говорит Анна Николаевна. — Мы вежливо им сказали, что придется ее выкапывать. Потом деверь оттолкнул немножко евойного сына, чтоб не размахивал у меня руками перед лицом. А жена его тут же крик подняла, что зашлет к нам этот... как его... рэкер".
Дочь Татьяна вносит уточнения: "Рэкет, мама. Бандитов, короче, собирались на нас натравить. Да откуда они их тут возьмут? Или своих, с севера, привезут?" Как бы там ни было, но оскорбленный сын покойной тут же поехал в районный центр и написал заявление в РОВД. Милиционеры приехали через несколько дней, брали у стариков-разбойников показания, заставили писать объяснительные: "Что, баб Нюра, угрожала устроить самовольную эксгумацию? Нет? Так и пиши". Еще и хихикали при этом почему-то.
"А куда же меня ложить?"
Лабудины подготовили контрудар. Написали заявление в районную прокуратуру. Так, мол, и так. Заняли наше место, не спросив. Соседи, из сочувствующих, масла в огонь подливали. "Я бы до Твери дошла, а ты что сидишь?" — подначивала Татьяну одна бабушка. Тогда Татьяна решила идти еще дальше, до самого президента Российской Федерации. Черной шариковой ручкой на листке из тетради в клеточку излила она всю свою боль.
"Уважаемый Дмитрий Анатольевич! Просим Вас помочь разобраться в нашем нешуточном скандале. Каждый гражданин вправе заживо выбирать себе место на кладбище или наказывать своим родным. После смерти отца мать заживо сделала нам наказ о захоронении рядом с мужем, 17 лет наводила порядок на кладбище (могила мужа), чтобы сохранить свое место (дом будущего). Но 9 июля 2009 года нам сообщили односельчане, что на нашем (место, которое было выбрано матерью заживо) захоронили женщину. Еще раз просим помочь разобраться. С уважением, семья Лабудиных и их родственники".
Отношения выясняли и на месте, со своими, деревенскими. К могильщикам претензий особых не предъявляли — те хоть и знали, что место занято, но все-таки были пьяными, мало что соображали. Зато Анна Николаевна ходила к Чесноковой в администрацию: "Почему возле моего мужа похоронили постороннюю женщину?" Анну Николаевну понять можно — не всякой жене такая ситуация понравится. "Сашка мой видный был, — чуть не плачет она. — Гармонист, не абы что. На всех свадьбах и гулянках первым человеком был, ох и заглядывались на него, а он со мной 40 лет прожил душа в душу. И что мы имеем в итоге? С кем он теперь? А куда же меня ложить, интересно?" "Да они хоть бы колышками огородили свою территорию, — сокрушается Елена Викторовна Чеснокова. — Никто бы не покушался, если б люди видели, что тут занято. А то у них все на словах. Ну хорошо, местные, может, сообразили бы, что тут лабудинские лежат, а эти же приезжие, они ж не в курсе. Что теперь-то уже сделаешь? Ну прям кино и немцы".
Но Лабудины уверены, что это Елена Викторовна как лицо официальное во всем виновата: "Лена-то с умом или не с умом?", и даже с ней не здороваются. Считают, что она могла бы чужаков в ольховник послать — пусть вырубили бы сколько им надо метров, а не по чужим делянкам своих покойниц раскладывали.
"Конечно, ситуация у нас с захоронениями сложная, — признает Елена Викторовна. — Смертность большая: в позапрошлом году 10 человек, в прошлом 19, в этом уже 7. А мест для всех не хватает. В соседнем селе есть кладбище, но там тоже тесновато. Хотели выделить новый участок для погребения, хотя бы гектар, но для этого нужны деньги. Одна проектно-сметная документация — это полмиллиона рублей, наверно, не меньше".
"Как дам, через две могилы перелетишь!"
В соседней деревне живет сестра упокоенной, Валентина Васильевна Дрободанова, и муж ее, Юрий Дмитриевич. У них на все происходящее свое мнение. "Они знаете что? Они мою сестру бомжихой называли. А какая она бомжиха? В квартире жила как госпожа, такая нарядная ходила, много лет начальником была в Доме быта. В Казахстане ее бы с почестями похоронили, а тут скандал такой устроили".
Валентина Васильевна не скрывает, что место на кладбище им сразу очень понравилось. "Травочка такая низенькая, хорошая. Мы еще и думаем: почему тут никто не хоронит? А на следующий день приходим, как положено, на кладбище, а там Лабудины уже стеной стоят, не пускают. Это же неприлично! Я их мужику и говорю: "Сейчас как дам, через две могилы перелетишь!" К Дрободановым уже не единожды приезжала Татьяна Лабудина — договариваться по-хорошему. Вот и сейчас она прибыла на велосипеде и с порога начала привычное: "Давайте перезахороним, ну давайте, мы все оплатим". Валентина Васильевна не знает уже, куда деться от такой настойчивости: "Ой, да делайте что хотите, а то в гроб вгоните нас самих скоро!" Но, как ни крути, сама она мало что может решить. Нужно разрешение сына покойной, а он как уехал на свой север, так и слышать больше про Лабудиных не желает. И что делать дальше — не понятно. Вот разве что президент войдет в положение и издаст такой указ, чтоб вернули все как было.
"Ха! — восклицает на это Валентина Васильевна. — Ну перезахороним мы. А там кому-то другому не понравится. У них же на кладбище все кланами лежат".
Спорить с этим трудно. И в Вышково, и во всех деревнях России действительно такой порядок — посторонних меж родственными могилами быть не должно. Да и при жизни ни один приезжий никогда не будет считаться в деревне своим. Даже если он 12 лет на соседней улице проживет, как эта женщина из Казахстана, все равно о нем будут говорить "не наш". Ты сначала родись тут, походи в школу, что за оврагом, послушай пение соловьев на свиданиях, в клубе свадьбу отгуляй, детей вырасти на собственной картошечке да молоке парном, схорони отца и мать, а потом уже на законных основаниях расширяй оградку на кладбище для себя. Никто и слова не скажет, потому что это твоя земля. Перед Богом и людьми.
"А нам что было делать? — у Валентины Васильевны своя правда. — Русских из Казахстана гнали, вот она и приехала. Куда ее было девать?" Лабудины готовы к компромиссам. Случившееся для них — трагедия гораздо более серьезная, чем это могло показаться тем же милиционерам из района и гостям с севера. Поэтому они готовы скинуться, нанять рабочих, подготовить для перезахоронения нейтральную территорию. Да хоть бы в том самом ольховнике.
Они снова идут с инспекцией на кладбище, теперь уже в расширенном составе: зять Сергей Васильевич, золовка Валентина Николаевна, деверь Владимир Николаевич, сами мать и дочери Лабудины и собака Кнопка. "Вот, фотографируйте, — настаивает Владимир Николаевич. — Видите, какую мы тут благодать сделали? Ни камешка, и высоко, и сухо".
Анна Николаевна садится на скамеечку рядом с могилкой мужа. "Конечно, если потесниться, то я с ним лягу. Но впритык. А сбоку все равно будет эта..." Деверь кивает: "Жену к мужу надо, как по-доброму. Рядом детей. Чуть дальше — остальных сродственников, чтобы все вместе. А что ж теперь? Они нам весь строй разрушили. Что это за свой среди чужих? И земли-то как много заняли, всего на троих места осталось, а у нас уже 6 человек на подходе, и это еще не считая молодых пенсионеров".
О смерти селяне рассуждают просто и спокойно. Даже сосед Лабудиных, Сережа Иванов, у которого в этот день свадьба, хочет высказаться. Он выходит за ворота дедовского дома в сером костюме с белым цветком в петлице и говорит, что надо бы, конечно, разобраться. Свой должен со своими лежать. А то не по-людски получается, так и запишите. Затем Сережа садится в "жигули", украшенные разноцветными шариками, и едет в соседнюю деревню, выкупать невесту. За ним, громко сигналя, едут все остальные Ивановы. Свои.