Всеобщую любовь датчанин Питер Хег завоевал романом "Смилла и ее чувство снега" (1992). Эта книга, можно сказать, фиксировала все лучшее, к чему, нет, не массовая, а именно что читабельная литература пришла к концу XX века,— антиглобалистские и антикапиталистические идеи и множество литературно-философских реминисценций оказались вписаны в крепкий детективный сюжет с легким вкраплением мистики. Такое практически не может не понравиться — это ведь как если бы Кьеркегор обсуждал глобальное потепление с инспектором полиции, верящим в переселение душ.
За "Смиллу" Питер Хег получил экранизацию с Джулией Ормонд, Габриелом Бирном и Ричардом Харрисом в главных ролях, мировое признание и статус датского национального бренда — фразу хеговского героя "Я обеспечил Дании больше бесплатной рекламы за границей, чем Нильс Бор и миллион ящиков с беконом" без колебаний можно отнести к автору. За нее же он получил пристальное, слишком пристальное внимание общественности и критиков, от которого в 1996-м, выпустив роман "Женщина и обезьяна", скрылся на десять лет, отключив телефоны и почти не появляясь на публике.
"Тишина", вышедшая в Дании в 2006 году,— результат этого десятилетнего молчания.
Читать эту книгу грустно и слегка даже неудобно. Тонкий и умелый вроде бы писатель после десятилетнего перерыва выдает такое — такое самодовольное. Хег, кажется, поместил в "Тишину" все придуманные им за десять лет приключения и все подуманные им за это время мысли, сочтя их все до одной исключительно ценными. В итоге приходится знакомиться с такими соображениями: "Злых людей не существует. В каждом человеке всегда звучит сострадание. Только те места, где в нашей человечности есть дыры, где мы не резонируем, опасны" — и такими описаниями: "Их тела исчезли, остались только сердца, его член тоже оказался его сердцем — это его сердце билось в ней".
Пересказать, даже схематично, сюжет "Тишины" невозможно — он расползается во все стороны, как недодержанное желе. Можно только попробовать перечислить хотя бы часть того, что в этом романе имеется. Там есть: разочарованный в жизни клоун, обладающий уникальным слухом. Он слышит приближение тумана, он может на слух различить марку часов в кармане собеседника, и, главное, он слышит людей, их мысли, их сердца: "Сердце каждого человека излучает звуковое поле, оно звучит восхитительно, к сожалению, мы сами его приглушаем". Там есть дети, рожденные под радугой и наделенные паранормальными способностями. Там есть странная женская монашеская община, принадлежащая к восточной, то есть православной, церкви и подчиняющаяся при этом какому-то белорусскому патриархату. Престарелую настоятельницу зовут мать Мария, она носит под власяницей кружевное белье и признает, что не может обойтись без мужчин, ведь "физическая оболочка неотделима от сексуальности". Еще одна монахиня — эфиопка с очень черной кожей, она наделена сногсшибательной красотой и еще более сногсшибательной физической силой. А еще одна — так она вообще совсем сногсшибательная.
Имеется также преданный герою автомобильный гонщик, потерявший в аварии обе ноги, и еще более преданные ему бывшие любовницы. Также у этого героя наличествует детская травма, несчастная любовь, обретаемая в конце повествования дочь, вера в Бога, а также страшный враг, которого зовут Каином — ни больше ни меньше.
Выдохнем и признаем, что в нашем пунктирном перечислении появилось кое-что лишнее. А именно — пародийность, которая в "Тишине" как раз отсутствует. Смешно, по мысли автора, должно быть, только когда главный герой — клоун — время от времени шутит. А в остальном — все всерьез. И даже эта самая монахиня в сексуальном белье (может показаться, что она вышла прямиком из Monty Python), а на самом деле она ключевой персонаж, произносящий важнейшие для Хега фразы, например: "Действительность — это птичья клетка". Или, скажем, сцены проникновения героев в оплот господина Каина — если их пересказать, так это получится даже не фильм о Джеймсе Бонде, а пародия на него с Питером Селлерсом в главной роли. Но у Хега льется настоящая кровь, а совсем не клюквенный сок.
К тому же по ходу своих невероятных приключений главный герой то и дело вспоминает Мартина Бубера, Мейстера Экхарта, Гурджиева и Юнга, а также анализирует классические музыкальные произведения: "Безысходность окрашена ре минором. Это — открытие Моцарта. Он же подробно об этом рассказал. В "Дон Жуане". До Моцарта всегда был какой-нибудь выход. Всегда можно было попросить Бога о помощи. С Моцарта начинается сомнение в Божественном". Размышляя на такие темы, герой успевает предотвратить злонамеренные попытки господина Каина использовать особые возможности детей, способных среди прочего предсказывать землетрясения, в корыстных целях — он, как выясняется, хочет обогатиться, продавая дома в сейсмически опасных зонах. Это разоблачение — единственное место в романе Хега, где ощущается не переизбыток, а, наоборот, недостача. Рядом с Бубером и "сомнением в Божественном" должен быть всемирный заговор и зловещая закулиса. А тут всего лишь махинации с недвижимостью.
М.: Симпозиум, 2009