Фестиваль танец
В рамках Чеховского фестиваля при поддержке Немецкого культурного центра имени Гете Театр танца из Вупперталя представил два спектакля недавно умершей Пины Бауш — "Семь смертных грехов" и "Не бойтесь!". Между ранней и последней постановками знаменитого немецкого хореографа ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА обнаружила слишком много общего.
Два спектакля кажутся дилогией, несмотря на то что их разделяет 33 года. И не потому, что оба поставлены на зонги Бертольта Брехта и Курта Вайля. Просто раннюю Бауш и Бауш последних месяцев жизни волновало одно и то же: сексуальное угнетение женщины мужчиной.
В спектакле "Не бойтесь!", над которым она работала до последних дней, танцев совсем уж немного. Это довольно длинная череда зонгов, проиллюстрированных живыми картинами, весьма далекими от их содержания (например, балладу матросов выпевает — с одышкой — пожилая интеллигентная дама, восседая на детской лошадке в окружении живых "кукол"-артисток). Между зонгами вся труппа, разодетая в пух и перья (включая мужчин, чрезвычайно убедительных в образе трансвеститов), выплясывает нечто развратное. Цементирует это кабаре сквозной сюжет: крошечную азиатскую танцовщицу, по облику — совсем девочку, медленно и ласково, мурлыкая "О, не страшись...Божий перст укажет путь на трон златой из тьмы кромешной", растлевает респектабельный господин, к финалу лишая ее девственности. Утратив главное достоинство, девчушка занимает место в первых рядах развязно пляшущей орды, а "приличный мужчина" уже баюкает на коленях следующую жертву.
"Семь смертных грехов мещанина" Пина Бауш тоже трактовала иначе, чем написавшие этот "балет с пением" немецкие эмигранты Курт Вайль и Бертольт Брехт,— даже убрала из названия мешавшего ей "мещанина". В 1933 году соавторы яростно обличали капиталистическое стяжательство. В их опусе речь шла о двух сестрах из Луизианы (или об одной, метафорически раздвоенной), которые скитаются по городам Америки, чтобы накопить на постройку дома для всей семьи. Практичная Анна-1 — поющая — целеустремленно делает деньги на грехах Анны-2, танцующей, попутно выпевая ей мораль о вреде алчности, зависти и пр. В 1933 году этот поучительный балет, поставленный Джорджем Баланчиным и его труппой "Балет 1933", не протянул и года. В отличие от "Семи смертных грехов" Пины Бауш, имевших оглушительный резонанс. Недавно спектакль 1976 года возобновили, москвичи увидели его впервые.
У Пины Бауш место всех грехов занял единственный и главнейший: принуждение женщины к торговле собственным телом. Что бы там ни пела Анна-1 в сопровождении расположившегося в глубине сцены Московского симфонического оркестра — про леность или про гордыню, на сцене происходит одно и то же: Анну-2 все имеют в грубой и циничной форме. Сначала собственная сестра, под назидательный зонг о вреде лености напяливающая на нее легкомысленные тряпки для привлечения мужчин. Потом импресарио, который обмеряет ее параметры сантиметром и лично оприходует свою новую актриску, перед тем как запустить ее к похотливым самцам (театр в трактовке Пины Бауш неотличим от публичного дома). Драматургическое развитие спектакля самым прямым образом связано с увеличением количества мужчин Анны-2 — вплоть до кульминационной оргии, в которой вконец разложившаяся героиня имеет за деньги 20 особей мужского пола под причитания сестры о вреде алчности.
Хореографическая часть спектакля скудна — хочется написать "нарочито", но, похоже, арсенал движений у хореографа Бауш был небогат в принципе. Во всяком случае, для любви подлинной и любви продажной она не нашла разных языков: в двух контрастных по смыслу дуэтах задействованы развороченные большие батманы, хватания за ляжки и падения на "бревнышко". В пору целомудрия Анна-2 разводит руками в академических позициях и намекает на классические па; ханжескому обществу доверены два притопа и три потряса ножкой, именуемые в характерном экзерсисе "frappe"; ну а развратники развратничают как обычно: швыряют ноги высоко вверх, смачно крутят бедрами и качаются друг у друга на чреслах.
В 1976 году всего этого хватило, чтобы немецкие рецензенты назвали "Семь смертных грехов" "самым разрушительным зрелищем, какое когда-либо можно было увидеть на немецкой сцене". С тех пор оно слегка устарело: за тридцать лет немецкая (и даже русская) сцена увидела немало зрелищ и поразрушительнее, и посозидательнее.
Наверное, следует восхищаться, что великий хореограф с начала и до самого конца последовательно придерживалась своей главной темы, обличая безнравственность и лицемерие мира, низведшего женщин до продажного объекта наслаждения или, того хуже — бесплатного. Однако пафос спектаклей этой яростной феминистки не был бы столь монотонен, а тревога ее — столь бесплодна, если бы хореограф рискнула подсказать выход из тупикового положения, поставив, к примеру, какой-нибудь спасительный женский дуэт.