Вахтеры меня не любят. Каждый раз, когда прохожу мимо, я кожей чувствую, насколько неприятно людям, сидящим в будке, мое существование.
До недавнего времени их было трое: две женщины и один — не женщина.
Сутки отсидят и домой. Иногда меняются сменами, и тогда кто-то из них сидит двое суток.
Речь о вахтерах в офисном здании, где располагается редакция газеты, которой я руковожу.
Нас всего восемь человек в редакции, все молодые и, скажем прямо, интеллигентные люди. Вахтеры знают, чем мы занимаемся: каждую пятницу мы выкладываем свежий номер нашей газеты, штук 50 экземпляров, на стойку возле вахты. Ее сразу разбирают служащие других офисов в течение получаса. Те, кому не досталось газеты, иногда стучатся к нам и просят: "...нет ли еще номерочка?" Нашу газету нельзя купить в киоске: мы порой ругаем местные власти и по совету губернатора наше издание было изгнано из киосков "Союзпечати".
Мы, конечно, даем номерочек забесплатно, нам не жалко.
Так получилось, что на первом этаже этого здания располагается только наш офис, соседей у нас нет. Все остальные учреждения — на втором, третьем, четвертом, пятом. Люди, работающие в этих учреждениях, курят в курилках на своих этажах и вообще, как я понимаю, занимаются там, чем хотят, ведь их никто не видит, никому они не мешают.
А наша редакция располагается прямо напротив входа в здание, и если мы выходим курить, нам приходится идти мимо вахты.
Каждый раз, когда прохожу, например, я кожей чувствую, насколько неприятно людям, сидящим в будке, мое существование. Знаете, иногда люди умеют нарочито смотреть мимо, показывая всем видом: тебя вообще нет, ты пустое место. Вот так смотрят наши вахтеры: ледяным, брезгливым взглядом в никуда, сквозь меня, сквозь моих товарищей и сотрудников.
Даже не знаю, когда это началось.
Мы въехали сюда два года назад.
Ну, вахтеры и вахтеры, никто особенно не заморачивался. "Здравствуйте!" "До свидания!" "Да, вот этот ключик!" "Ага, спасибо!"
Но у них, видимо, что-то назревало уже.
Однажды мы сдавали номер — а все, работавшие в еженедельниках, знают, что процесс этот, как правило, затягивается часов до 10 вечера и даже позже. Но мы поставили работу так, чтобы позже не получалось, а получалось в срок — к 10 или чуть раньше.
Часов в 6 вечера мне нужно было уехать на встречу, в 9:30 я вернулся. Вход в здание был заперт. Я нажал звонок, весело перетаптываясь и сквозь стеклянные двери удивленно наблюдая вахтера — как раз мужик дежурил.
Это было зрелище.
У них там такая кушеточка в будке и столик с журналом, где мы расписываемся, когда получаем ключи. Вахтер лежал на кушеточке, закинув ноги на столик, никак не реагируя на мои звонки. Вообще никак. То есть своей позой показывал, как он относится к моему приходу, и довольно с меня.
Я набрал номер шеф-редактора и попросил ее открыть мне дверь. К счастью, там простая щеколда на двери. Мне открыли. Я подошел к будке вахтера и спросил:
— У вас все в порядке? Вы не слышали звонка? Я даже с улицы его слышал.
Даже не помню, что он мне ответил, но ответ был громким. Видимо, про то, что все нормальные люди уже сдали ключи и он не обязан нас тут караулить. Других дел, видимо, полно, занятой человек.
— У нас есть договор с вашим руководством: по четвергам мы имеем право работать до 12 часов ночи,— сказал я.
— Я не видел никакого договора! — орал он, с натуральной ненавистью глядя на меня.
Нестарый еще мужик, надо сказать. Ему лет 45, вполне в форме.
Мы сдали газету, я дождался, когда уйдет весь коллектив и мы останемся с вахтером в здании вдвоем.
В половине одиннадцатого я подошел к его будке и спросил:
— Ну и чего тебе не нравится, человек?
На ты, каюсь.
Он уже не лежал, а сидел и смотрел на меня, правда, не в глаза, а куда-то в область лба, с неожиданной приязнью.
— Да все в порядке,— уверил он меня словами, мимикой и жестикуляцией.
— Серьезно? — не поверил я своим ушам.
— Конечно-конечно. Никаких проблем!
Я сходил в офис, принес бутылку водки и батон копченой колбасы.
— Нате,— сказал.— И давайте больше не ссориться.
Он взял дары и даже пожал мне руку, очень крепко и приветливо.
На следующее утро я пришел на работу, и новый вахтер ключи от офиса мне не выдал.
— К начальству вас вызывают,— не сдерживая радости, сказали мне.
Тот, вчерашний вахтер, оказывается, уже успел написать на меня кляузу — ночью сочинял! Пришел-де я пьяный, буянил, запугивал, пытался устроить драку.
Одновременно с кляузой вахтер подал заявление об уходе, сообщили мне.
Хозяева офисного центра смотрели на меня строго и ждали моих оправданий.
— Слушайте, это бред,— сказал я.— Какой пьяный, если я приехал на своей машине?
— Из-за вас человек уволился,— сказали мне.
— Ну, скажите, чтобы вернулся. Передайте ему, что я не буду его бить. Пусть только он двери не запирает больше, пока мы на работе.
Пожурив меня, ключи мне отдали.
"Удивительный человек,— думал я растерянно о вахтере.— Взял водку с колбасой и сел писать донос. Так можно разве?"
С тех пор все и началось.
Мужика-вахтера не было неделю, потом он вернулся и стал вести себя более или менее прилично. Иногда только уйдет за соком и эдак неспешно возвращается, видя, что я стою у вахты и жду, когда мне выдадут ключи. Порой еще остановится и с кем-нибудь перекинется парой слов.
Но это ничего, я жду спокойно. Хочется сока человеку, можно ж его понять. Сока и общения.
Зато две его сменщицы... О, они объявили нам натуральную войну. Она не прекращается ни на секунду.
Знаете, как я получаю утром ключи?
Мне их кидают как дворовому псу. Восхитительный жест, символизирующий абсолютное презрение. Мне иногда хочется кинуть их обратно, но я сдерживаюсь.
Всякий корпоративный праздник (а они у нас, поверьте, случаются редко) превращается в скандал. Им не нравится, что мы выходим курить. Им не нравится, что, покурив, мы возвращаемся обратно. Они каждый раз норовят закрыть двери и стоически не открывают их, невзирая на звонки.
На вопрос: "В чем дело?" они отвечают: "У нас тут не кабак!"
— Слушайте,— в муках смиряя себя, говорю я.— Я стою перед вами вменяемый и вполне трезвый человек, что вам надо от меня? Какое вам дело до того, чем я занимаюсь в офисе, аренду которого я оплачиваю?
В ответ меня обзывают разными словами — вот в буквальном смысле обзывают так, как не обзывал никогда никто, а если кому-то приходило в голову, он получал за это по лицу. Но тут женщины — их же не ударишь! Их не напугаешь ничем! Я совершенно не знаю, как себя с ними вести. Я едва не рассыпаюсь от собственного бессилия, глядя на них.
Недавно мы сидели с одним очень известным человеком в моем кабинете, неоднократным чемпионом мира в одной настольной игре ну и политиком еще. Пили чай! Мне нужно было выйти на минуту, я открыл дверь и тут же увидел вахтершу, которая стояла возле двери и вполне откровенно подслушивала.
— Как вам не стыдно? — спросил я, задохнувшись на секунду.
Не удостоив меня ответом, вахтерша величаво отошла.
Причем они знают, кто я такой. Они не читают книг, но смотрят телевизор, и одна из вахтерш как-то обмолвилась неприязненно моим сотрудникам, что, мол, "видела вчера вашего...".
Кажется, что данный факт только прибавляет им гонора и злобы.
"Писс-ссатель, ага... Знаем мы, какой он писс-ссатель!"
Во время очередного поединка, которые происходят теперь чуть ли не еженедельно, мне было брошено:
— И газета ваша тоже дурацкая.
— Это почему?-- удивился я.
— Только и делаете, что власть ругаете.
— А она хорошая, эта власть?
— Какая б ни была, а нечего ее ругать. Таким, как вы, тем более.
Помню, однажды на нас большие люди навели милицию и прочие службы дознания, они заявились к нам с обыском как раз в то утро, когда вышел очередной номер газеты. Вахтерша, увидев происходящее, немедленно убрала нашу газету со стойки, целую свежую пачку. И спрятала куда-то.
"Какой восхитительный инстинкт послушания и преклонения!" — подивился я тогда. Какая реакция мгновенная! "Чай, милиция просто так не придет. Чай, за дело их жучат, чертей. Уберу-ка я газетку с глаз, поди, там недозволенность какая опять пропечатана".
И вот недавно вахтеров стало четверо.
В слабой надежде я подумал, что с новоприбывшей мы не поругаемся. А что, будем вести себя предельно корректно и всячески ей улыбаться. И она поймет, что мы беззлобные и милые люди, никому не желающие зла, никогда не мусорящие, не делающие ничего дурного, и не будет нам вредить.
На третий день работы, опять в сдачу номера, в 9 вечера в нашу дверь раздался дикий стук, совершенно очевидно — ногами и кулаками одновременно.
"Пожар",— подумал я.
За дверью стояла новая работница вахтенной службы. Начала она сразу с предельно высокой ноты:
— Ну-ка уходите отсюда!
— В смысле?-- удивился я.
— В девять часов вы обязаны уйти!
— Слушайте,— попробовал я объяснить,— мы тут работаем два года, а вы два дня. По четвергам мы сдаем номер. Согласно договору с арендодателем, мы имеем право тут находиться...
— Я не видела никакого договора. Убирайтесь!-- воскликнула она восхитительно громким голосом и совершенно кинематографично указала мне пальцем на выход.
— Идите в свою будочку,— посоветовал я и закрыл дверь.
Так она стала приходить каждые три минуты, долбить в дверь и кричать:
— Я сейчас милицию вызову! Вышвырнут вас отсюда!
Два дня работает, говорю. На следующий день ей конечно же показали приказ о том, что мы имеем право работать допоздна.
Думаете, это что-то изменило?
В последнюю субботу (я имею право работать по субботам) ко мне в 4 часа вечера пришла на работу жена. Дверь в здание была заперта. Она позвонила в звонок. На нее не отреагировали. Тогда она позвонила мне на мобильный: не открывают чего-то. Я вышел и увидел эту же вахтершу, она сидела на месте недвижимо, глядя в синюю стену напротив вахты. На улице под дождем стояла моя жена и удивленно смотрела сквозь стекло.
Что бы сделали на моем месте? Я вот ничего не сделал. Открыл дверь и пустил жену. Когда мы уходили, жена, которой я ничего не объяснил, сказала вахтерше приветливо: "До свидания!" Ей не ответили.
Меня очень мучает: где их находят, таких суровых, таких боевых, таких непреклонных? Может, их в специальных местах выращивают? Может, это специально выведенная порода какая-то? Или, может, они представители иной цивилизации?
Проходя ежедневно мимо поста вахтера, я вижу следующую картину.
С бесстрастным лицом сидит человек и смотрит перед собой. Они никогда не читают, никогда. У них в будке нет радио. Могли бы там, не знаю, вязать, писать письма детям, да хоть бы кроссворды разгадывать. Но они просто сидят. Изо дня в день, из месяца в месяц.
"Интересно, о чем они думают?-- волнуюсь я.— У них есть какие-нибудь мысли вообще? Как вот можно целые сутки сидеть и ничего не делать?"
У Василия Шукшина есть документальный рассказ "Кляуза" с сюжетом почти идентичным. Только он в больнице лежал, но это неважно.
"В 11 часов утра (в воскресенье) жена пришла ко мне с детьми (шести и семи лет), я спустился по лестнице встретить их, но женщина-вахтер не пускает их,— так описывает ситуацию Шукшин.— Причем я, спускаясь по лестнице, видел посетителей с детьми, поэтому, естественно, выразил недоумение: почему она не пускает? В ответ услышал какое-то злостное — не объяснение даже — ворчание: "Ходют тут!" <...> Тогда стоявшие рядом люди хором стали просить ее: "Да пустите вы жену-то, пусть она к дежурному врачу сходит, может, их пропустят!"
<...> После этого женщина-вахтер пропустила жену, так как у нее же был пропуск, а я, воспользовавшись открытой дверью, вышел в вестибюль к детям, чтобы они не оставались одни. Женщина-вахтер стала громко требовать, чтобы я вернулся в палату...
<...> Она как-то механически, не так уж громко, но на весь вестибюль повторяла как в репродуктор: "Больной, вернитесь в палату! Больной, вернитесь в палату! Больной, я кому сказала, вернитесь сейчас же в палату!" Народу было полно; все смотрели на нас.
При этом женщина-вахтер как-то упорно, зло, гадко не хочет понять, что я этого не могу сделать — уйти от детей, пока жена ищет дежурного врача. Наконец, она нашла дежурного врача, и он разрешил нам войти".
После этого случая, через пару дней, к Шукшину приехали в гости писатель Василий Белов и секретарь Вологодской писательской организации Коротаев.
"Я опять вышел... Она там зло орет на них. Я тоже зло стал говорить, что есть же пропуск!.. В вестибюле в то время было еще двое служителей, она, видно, давала им урок "обращения", они с интересом смотрели. Это было, наверно, зрелище. Я хотел рвать на себе больничную пижаму, но почему-то не рвал, а только истерично и как-то неубедительно выкрикивал, показывая куда-то рукой: "Да есть же пропуск!.. Пропуск же!.." Она, подбоченившись, с удовольствием, презрительно и гордо кричала: "Пропуск здесь — я!"".
В финале рассказа, заново в процессе описания переживший все это унижение, Шукшин говорит: "...Прочитал сейчас все это... И думаю: "Что с нами происходит?"".
Да все то же самое, Василий Макарович. Черт знает что.