Вчера премьер Владимир Путин встретился с президентом США Бараком Обамой, который приехал к нему в резиденцию "Ново-Огарево" позавтракать. После этого Барак Обама встретился с выпускниками Российской школы экономики и рассказал, как им жить после получения диплома в быстро меняющемся мире, где президент США играет далеко не последнюю роль. Урок пытался усвоить и специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ.
Барак Обама приехал в Ново-Огарево немного позже расписания, то есть примерно в 9.20 утра. В Каминном зале стояли два кресла, для него и для Владимира Путина, а сам зал пополам делила ширма, за которой фирма "Конкорд кетеринг" накрывала российскому премьеру и американскому президенту завтрак. При этом на столе пока был только ржаной хлеб, который поставили, видимо, уже давно, потому что он казался подсохшим (и уж по крайней мере не теплым, как должно было бы быть — не по правительственному протоколу, а по протоколу любого приличного ресторана).
Но самое сильное впечатление на журналистов, появившихся в Каминном зале минут за 15 до начала встречи, произвел дядька в красной косоворотке, шароварах и в сапогах, подпоясанный развесистым кушаком.
Увидев сапог на самоварной трубе, я подумал было, что сам-то дядька в косоворотке стоит, может, в одном сапоге. Но приглядевшись, я понял, что он обут все-таки в два сапога. Таким образом, в целом на веранде вчера утром фигурировали по крайней мере три сапога. Причем один из них дядька время от времени снимал и клал на стол рядом с самоваром. По счастью, это был сапог, снятый с самоварной трубы. И это был тот случай, когда можно было сказать, что три сапога пара.
Здесь же, на столе, лежали дощечки, которыми дядька растапливал самовар. Он, по-моему, больше всех заждался Барака Обаму и Владимира Путина. Может, он опасался, что дощечек не хватит. Может, понимал, что давно уже перекипятил воду, и отдавал себе отчет в том, что не очень хорошо поить людей такой водой, даже если они не поймут этого до конца жизни.
В какой-то момент дядька задумчиво взял в руки еловую шишку и положил ее на самовар — для запаха, видать. Шишка быстро задымила, и на лице его выразилось крайнее удовлетворение. Не так уж много ему для счастья было надо. Вообще, по всему чувствовалось, это был хороший человек, душой болеющий за свое дело.
Наконец в зал вошли Владимир Путин и Барак Обама. Российский премьер жестом пригласил президента США садиться ближе к окну и сказал, что рад познакомиться и что история отношений между нашими странами "в разные времена имела разную окраску" — в ней были годы процветания, а также серые будни — и связал с приездом нового американского президента надежду на улучшение отношений (то есть пока все-таки серые будни).
Все это время Барак Обама сидел в кресле и, обернувшись к Владимиру Путину, казалось, жадно ловил каждое его слово. Было такое впечатление, что он полностью готов к тому, чтобы услышать нечто такое, что перевернет все его представления об окружающем мире.
Скорее всего, этот человек на самом деле просто умел слушать своего собеседника и понимал, что именно будет приятно услышать тому в начале разговора. Иначе Барак Обама, может, и не сказал бы Владимиру Путину, что знает "о замечательной работе", которую тот делал "ради российского народа в должности президента и продолжает делать в должности премьер-министра".
Впрочем, возможно, что Барак Обама из тех людей, что в глаза способны говорить собеседнику только такие вещи. А все, что он должен был, но постеснялся сказать, говорят за него потом его подчиненные в комментариях, начисто меняя смысл сказанного шефом и запутывая ситуацию до того, что уже, конечно, никто не понимает, кто и что на самом деле говорил, а тем более имел в виду.
— Я думаю,— продолжил президент США,— мы, может быть, договоримся не обо всем, но по крайней мере у нас есть шанс.
Он, таким образом, считал эту встречу такой, на которой договариваются. Она не была для него протокольной.
Владимир Путин неожиданно привстал с кресла, и показалось сначала, что он вдруг по-борцовски бросился к Бараку Обаме, практически не вставая с кресла. Но Владимир Путин метнулся мимо него к окну, аккуратно приоткрыл занавеску и осторожно выглянул за нее, словно решив убедиться, что за ними тут никто, кроме трех десятков репортеров, не следит.
— Нам приготовили хороший завтрак в русском стиле! — кивнул он на дядьку на веранде.
Барак Обама тоже подошел к окну, посмотрел на русского официанта как на русского медведя, на его многочисленные сапоги, несдержанно поблагодарил премьера за такую хорошую погоду на улице (на улице было солнце, и господин Обама, кажется, уже очень хорошо понимал, кому люди в России обязаны всем самым светлым). Потом он вернулся на свое место и не отказал себе в удовольствии длительно подтянуть свой черный носок. Этот человек привык чувствовать себя в полном порядке.
Дождавшись, пока журналисты выйдут, премьер и президент сразу встали и перешли за ширму, где им было накрыто. Здесь и на веранде они провели почти два с половиной часа вместо запланированного часа. За час и в самом деле непросто было одолеть и копченую белугу с оладьями и мармеладом из клюквы, и яйца с черной икрой, и пельмени из перепелки, и мороженое из домашней сметаны. Запить все это баловство им предстояло киселем из вишни.
После встречи один из участников встречи, заместитель руководителя аппарата правительства Юрий Ушаков заметил, что Барак Обама обещал в ближайшие недели или в крайнем случае месяцы (различие, впрочем, есть) окончательно сформулировать позицию администрации США насчет системы ПРО в Восточной Европе и при этом больше, чем раньше, учитывать позицию России.
Впрочем, заметил господин Ушаков, разговор больше шел на философские темы, и в это верилось, потому что под копченую белугу с оладьями и мармеладом из клюквы всерьез обсуждать количество сокращаемых ядерных боеголовок было бы как-то искусственно.
Уже через четверть часа после завтрака Барак Обама был в Гостином дворе, где на несколько минут встретился с первым президентом СССР Михаилом Горбачевым и выступил перед выпускниками Российской экономической школы.
Из-за затянувшегося завтрака с премьером здесь уже начали вручать дипломы выпускникам (первый должен был вручить американский президент, но обладательницу этого диплома Оксану Сытнову немного придержали для Барака Обамы).
Помощник президента Аркадий Дворкович, один из первых выпускников РЭШ, успел до приезда господина Обамы рассказать нынешним выпускникам, что они должны, получив дипломы, забыть все, чему их учили.
— Это лишь отчасти шутка. Нынешний кризис показал, что многие экономические теории ничего не стоят. А истин вообще никаких нет...— с какой-то досадой добавил он.— Кроме общечеловеческих ценностей.
Похоже, довели все-таки человека с этим кризисом. Впрочем, он успел признаться и в том, что быть экономистом все-таки хорошо: когда тебя спрашивают, можно уверенно отвечать на те вопросы, на которые ответов не существует в принципе. И можно быть спокойным, что тебя будут внимательно и с интересом слушать.
— И надеюсь,— на подъеме закончил он,— вы будете помогать вашей школе деньгами (в зале поднялся тревожный шум, и Аркадий Дворкович сразу учел его.— А. К.)... когда их заработаете.
В зале сидело много бизнесменов, которые давно уже заработали деньги (Анатолий Чубайс, Павел Теплухин...), при этом многие и не пришли на выступление господина Обамы (здесь не было анонсированных Виктора Вексельберга, Петра Авена...), делая вид, что в этот день в городе есть дела и поважнее.
После выступления ректора РЭШ Сергея Гуриева и одного из американских преподавателей стало очевидно, что лимит ораторов исчерпан и надо или просто сложа руки ждать американского президента (идеальный вариант для службы безопасности американского президента), или начинать вручать дипломы. Так руководители РЭШ и предпочли второй выход.
В разгар награждения в зале начались хлопоты. К микрофону три раза подходил старавшийся выглядеть невозмутимым (и с каждым разом это ему все хуже и хуже удавалось) афроамериканец (не Барак Обама), всматривался, очевидно, в текст речи, который должен был появиться на двух кажущихся прозрачными мониторах, и уходил обратно чрезвычайно разочарованным: текст никак не появлялся. В третий раз выпускники встретили его появление бурными аплодисментами, которые на него все и были, кажется, истрачены: Барака Обаму встретили, по-моему, поскромнее.
Впрочем, при его появлении все встали. Студенты вообще привыкли вставать, когда в аудиторию входит лектор. По дороге Барак Обама успел захватить свою жену, и Мишель Обама даже вышла вместе с ним на сцену — просто для того, чтобы зафиксировать свое присутствие здесь. После этого она сразу спустилась в зал.
Текст речи наконец-то появился — иначе американский президент не выглядел бы таким уверенным в себе. Только тут я обратил внимание на то, что стойку микрофона американцы привезли с собой из Белого дома, она была оформлена под американский герб. В этот микрофон говорил и Аркадий Дворкович, и председатель совета директоров Максим Бойко, и ректор Сергей Гуриев, и его замы... Только теперь стало очевидно: все, что они произнесли, было голосом Америки.
Максим Бойко представил господина Обаму выпускникам, предупредив, впрочем, что тот в представлении не нуждается.
— Один из уроков этого человека,— сказал господин Бойко,— урок того, насколько важно иметь хорошее образование. Начнем с того, что родители Обамы познакомились на студенческой скамье. Как вы думаете, какой предмет они изучали?! Нет, не экономику! Гораздо круче! Русский язык!
Американский президент, смеясь, подтвердил.
— Без сомнения, юридическое образование — очень хорошая путевка в жизнь,— продолжил господин Бойко (американский президент, как и российские президент и премьер,— юрист.— А. К.).— Но и экономическое тоже! Это подтверждается хотя бы тем фактом, что Барак Обама — сын экономиста! Он получил степень магистра экономики, точно такую же, какую и вы. Но только в Гарварде! (нервный смех в зале.— А. К.). То есть вы должны понимать: экономическое образование дает шанс не только вам, но и вашим детям (хотя этот шанс пока сполна использовал только один ребенок, да и то господина Обамы-старшего.— А. К.).
Речь Барака Обамы была, можно сказать, менее задиристой, чем речь Максима Бойко. Президенту США снова, как и утром, удалось не сказать ни одного резкого слова ни по какому поводу. При этом в администрации США считали эту речь программной для президента, одной из четырех программных в 2009 году (это была вторая — после каирской). Хотя кое-что он себе все-таки позволял:
— Нет такого уголка в мире,— говорил он,— где не ощущалось бы русского влияния, неотъемлемой составляющей мирового культурного наследия. Не миновало оно и мою страну, которая, на счастье, имела возможность десятилетиями давать приют русским эмигрантам, обогащаться достижениями русской культуры и развиваться благодаря сотрудничеству с Россией. И я, будучи жителем Вашингтона, пользуюсь тем, что нам дали россияне, в частности Александр Овечкин. Мы очень рады, что он сейчас у нас в Вашингтоне.
Зал аплодировал, этот человек, такое впечатление, уже не был для них чужим. И американский президент все время старался укрепить в них это чувство:
— Подобно президенту Медведеву и мне, вы слишком молоды, чтобы помнить самые темные времена холодной войны, когда в атмосфере проводились испытания водородных бомб, когда детей учили прятаться в атомных бомбоубежищах, а мир стоял на грани ядерной катастрофы. Но вы принадлежите к последнему поколению, появившемуся на свет в разделенном мире... И вдруг, всего через несколько лет, этого мира не стало. Но не следует заблуждаться, приписывая заслугу в этом какой-либо одной стране или человеку.
Михаил Горбачев, который вошел в зал за минуту до начала речи, наклонился и, покачав головой, что-то сказал бизнесмену Александру Лебедеву, сидевшему рядом. Он, кажется, был не согласен с такой трактовкой роли личности в истории.
Еще через минуту американский президент цитировал студента РЭШ образца 1983 года: "В реальности мир не так рационален, как на бумаге"...
Потом Барак Обама перешел к тому, какая Россия нужна Америке. То есть он в двух словах сформулировал американскую мечту: "Америке нужна могучая, мирная и процветающая Россия".
Он назвал Россию великой державой, впрочем, оговорился:
— К несчастью, однако, порой возникает ощущение, что верх берут старые предрассудки, старое мышление — концепция могущества, коренящаяся в прошлом, а не в будущем. От XX столетия нам досталась в наследство точка зрения, будто Соединенным Штатам и России суждено вечно быть антагонистами, будто могучая Россия или могучая Америка могут самоутвердиться только в противостоянии друг другу.
Он добавил, что оба эти представления неверны и что в 2009 году великой державе не нужно демонстрировать свою мощь, угнетая или демонизируя другие страны.
— Ушли те времена,— заявил он,— когда империи играли другими суверенными государствами, словно фигурами на шахматной доске.
Казалось, Барак Обама уговаривает сам себя.
— Я призвал к "перезагрузке" в отношениях между Соединенными Штатами и Россией... Ни Америке, ни России, никому из нас не нужна гонка ядерных вооружений в Восточной Азии или на Ближнем Востоке. Именно поэтому мы должны совместными усилиями не допустить превращения Северной Кореи в ядерную державу и не позволить Ирану обзавестись ядерным оружием. Вот почему я рад тому, что президент Медведев и я пришли к единой оценке угрозы нападения с применением баллистических ракет в XXI веке, в том числе со стороны Ирана и Северной Кореи.
Это была, можно сказать, революционная речь. Она была революционна по уровню ее миролюбия.
— Если мы не будем стоять плечом к плечу,— говорил господин Обама,— Договор о нераспространении и Совет Безопасности перестанут быть факторами сдерживания, и международное право уступит место закону джунглей. От этого не выиграет никто. Нарушение должно влечь за собой наказание. Слова должны что-то значить.
Американский президент считает, что система ПРО в Восточной Европе будет не нужна, если не будет никакой ядерной угрозы со стороны Ирана. Впрочем, именно в этом и суть противоречий: в России считают, что ее и сейчас нет, а в США уверены, что, конечно, есть.
Говоря об экономическом кризисе, господин Обама признал, что это ситуация, когда рынок полностью вышел из-под контроля, и что Россия зависит от этого обстоятельства так же, как США.
Кроме того, господин Обама сделал еще одно признание, на которые не были способны его предшественники.
— Америка, безусловно, далека от совершенства,— заявил он.— ...И позвольте четко заявить: Америка не может и не будет навязывать другим странам какую-либо систему правления, и мы не выбираем партию или лицо, которые будут руководить другим государством... И даже сегодня, во время нашей встречи, Америка поддерживает возвращение к власти демократически избранного президента Гондураса, хотя он решительно выступает против американской политики...
Он заявил, что государственный суверенитет должен быть краеугольным камнем международного порядка.
— Точно так же, как все страны должны иметь право выбирать своих руководителей, государства должны иметь право на защиту границ, а также на свою собственную внешнюю политику. Это справедливо как для России, так и для Соединенных Штатов. Любая система, которая отступает от государственного суверенитета, приводит к анархии. Вот почему этот принцип должен распространяться на все страны — включая Грузию и Украину.
Так впервые за эти более чем полчаса прозвучала более чем сдержанная, туманная критика в адрес России.
— Америка никогда не будет навязывать меры безопасности другой стране,— начал заканчивать президент США.— К примеру, любая страна может стать членом такой организации, как НАТО, если за это выступит большинство ее населения, в ней будут проведены необходимые реформы и она будет в состоянии вносить свой вклад в миссию альянса. И позвольте мне подчеркнуть: НАТО должно стремиться к сотрудничеству с Россией, а не к конфронтации!
Еще раз обратив внимание на пророческие слова студента РЭШ насчет того, что реальный мир не так рационален, как хотелось бы, господин Обама закончил свое программное выступление, окончательно загрузив присутствующих своей перезагрузкой.
Он выходил из зала, пожимая руки студентам (для этого сделали специальную выгородку).
— Ну что, Дмитрий, похоже, ты первый белорус, который пожал руку Бараку Обаме! — с восторгом сказал один студент другому.
— Конечно! — ответил Дмитрий.— Ты же не пожал!