В венском Kunsthalle завершилась большая выставка Кристиана Болтански Mobelstucke ("Мебель"). Она является продолжением проекта Menschlich ("Человеческое"). Инсталляция, на несколько месяцев превратившая музей в грандиозный склад брошенных вещей, для посетителей выставки была событием сезона. Для самого же художника, гигантомания которого, наверное, достигла предельной силы, она стала поводом пересмотреть свое устоявшееся амплуа "заведующего мировой камерой хранения". Сегодняшний Болтански ищет новые формы общения с социумом, вспоминая опыты юности.
25 лет тому назад французский критик Катрин Мийе получила по почте ключ с биркой, на которой был помечен адрес: улица Реми Дюмонсель, 41, 15-й квартал, и стояли подписи — Кристиан Болтански и Жан Ле Гак (ныне тоже очень известный художник). Оказавшись в абсолютно пустой "типовой" парижской квартире, критик от внутреннего возмущенного монолога постепенно перешла к профессиональной рефлексии: "либо искусство — все, либо искусство — наживка, провокация", "или искусство слишком многозначно, или оно вообще ничего не значит". Уже с улицы она заметила в окне квартиры смутный, но знакомый силуэт. Это был Кристиан Болтански, точнее, его муляж. На следующее утро опять же по почте критик получила две "паспортные" фотографии художника с припиской: "Снят через интервал в 5 лет и 3 месяца". Почти детективная история, в которой 26-летний автор одновременно играл несколько ролей, выступая то как следователь, то как подследственный, как наблюдатель и как наблюдаемый, представлялась интригующим прологом к дальнейшим опытам художника.
Среди "художников-рассказчиков", "сочинителей индивидуальных мифологий" поколения 70-х Болтански оказался в большей степени открытым зрителю, чем его коллеги. Критики, музейщики, а затем и публика, попавшись на приманку псевдо-автобиографических повествований, постепенно оказались втянутыми в действа его "театра без рампы". Как будто незаметно для внимающих его исповеди автор поменял местоимения с "я" на "вы", а затем и на "мы" и "они". Неважно, когда произошла эта подмена и произошла ли она полностью. В большой настенной инсталляции художника (ныне экспонирующейся в Кусково) среди сотен снимков неизвестных персонажей можно увидеть и детскую фотографию самого Болтански. С таким же успехом ее можно было бы включить в работы "Памятник детям Дижона", "Лицеисты Шас" или "Последнее фото ребенка Поля Шардона". Возможно, иной зритель опознает ее и как свою — грань между индивидуальным и коллективным стерта.
Пожухшие снимки неизвестных людей (фотоальбомы Болтански обычно приобретает на барахолках) в той же степени анонимны и индивидуальны, как и старая одежда или потертая мебель. Царапины на шкафах и вмятины на креслах — такие же свидетельства о предыдущих пользователях, как и старые фото. Вещи (не старинные, а просто старые) даже более беспристрастны в своей документальности, поскольку лишены "изобразительных" подсказок: поз и мимики портретируемых, красноречивых деталей. Стандарт и тираж выводят их из под власти любого рода оценок (идеологических, нравственных), утилитарность делает их совершенными посредниками между художником и публикой. Первый опыт такого рода "общения" с аудиторией у Болтански был в 1972 году, когда в одном из французских музеев он выставил на распродажу свое имущество. Затем последовали "мебельные" инсталляции — "Опись предметов, принадлежавших женщине из Буа-Коломб", "Опись имущества старой женщины из Баден-Бадена". Как и фотоинсталляции, мебельные ассамбляжи постепенно переросли жанр "новеллы". Выставка в венском Kunsthalle из-за своих гигантских размеров уже подобна эпосу. Однако собранные вместе сотни кресел, шкафов, диванов и прочей утвари выдают некоторую нервозность художника, явно чувствующего, что прием исчерпан. Пока инсталляционная гигантомания находит свое оправдание в заявленном названии проекта — Menschlich ("Человеческое"). Тем не менее риск остаться заложником собственной манеры велик. Возможно, поэтому одновременно с экспозицией в Kunsthalle Болтански выставил во Французском институте свои первые "артистические книги" и эфемерные объекты — экспериментальные работы молодых лет.
МИХАИЛ Ъ-БОДЕ