В ГМИИ им. Пушкина продолжается выставка "Пять веков европейского рисунка. Рисунки старых мастеров из бывшего собрания Франца Кенигса". В отличие от предыдущей выставки музея ("Дважды спасенные"), нынешняя экспозиция интересна не столько политической подоплекой, сколько своими эстетическими качествами. Она порадует знатоков и будет хорошим дидактическим курсом для начинающих любителей графики, поскольку на ней представлена практически вся история рисунка — от раннего Возрождения до XIX века, от Стефано да Верона до Адольфа фон Менцеля.
"Рисунок — зеркало души", — говорили древние китайцы. По тому, как проведена серебряным штифтом по листу бумаги линия, сделана "выемка формы" пером, углем или графитом, растушеван фон, мелом или сангиной расставлены "акценты", мы представляем себе не только профессиональные предпочтения мастера — графика, скульптора или живопись, но и тип его темперамента — флегматичный аналитик, холерик-экспрессионист, сангвиник, не успевающий зафиксировать свои впечатления, меланхолик, мучающий себя рефлексией и переводящий кипы бумаги и ящики карандашей. Внутренняя работа художника, которая в живописи бывает скрыта слоем музейного лака, в графике явлена в своей почти беззащитной откровенности. Неслучайно само понятие "стиль" ведет свое происхождение от манеры и способа начертания (как известно, stylos — инструмент для письма).
Графика, казалось бы, служанка "больших" видов искусства (такой уж она появилась на исходе Средневековья, как "записная книжка" эскизов и набросков), тем не менее с самого начала была предметом методичного собирательства. Среди коллекционеров "искусства для папок" были Джорджио Вазари — автор знаменитых "Жизнеописаний итальянских художников", Альбрехт Дюрер, Питер-Пауль Рубенс, Рембрандт, известный парижский маршан "галантного века" Пьер-Жан Мариетт. Не был чужд этой страсти и прусский Фридрих II. Если рисунок — зеркало души художника, то собрание рисунков — зеркало души коллекционера, отражающее его вкусы, пристрастия, а иной раз и чудачества. Некогда Дени Дидро достаточно опрометчиво высказался (на взгляд сегодняшнего знатока) по поводу мастера "галантных празднеств": "Я отдал бы десяток Ватто за одного Тенирса". По счастью, суждения этого арбитра вкуса остались достоянием лишь XVIII века. Собирание рисунков — более интимное занятие, чем, скажем, коллекционирование живописи. В тиши кабинета, разложив листы, можно безопасно придаться своим страстям — не только эстетическим, но и иного свойства. Например, одним из перлов собрания профессора искусствоведения Алексея Сидорова была роскошная подборка эротической графики.
Коллекция Франца Кенигса удивляет своей почти музейной полнотой. Даже при том, что из 2600 листов показано лишь 307, хранящихся в фондах Пушкинского музея. Большая (и, несомненно, лучшая часть) — итальянская школа, представленная на протяжении XV-XVIII веков. Чеканная техника кватрочентистов, явленная в раритетных набросках пером Антонио Пизанелло, Андреа Мантеньи и Луки Синьорелли — примеры мастерства еще по-средневековому "цеховых" художников, которым в равной степени привычно работать над ювелирным украшением, фреской и алтарной картиной. Серебряный штифт рисовальщика в те времена был необходимым подспорьем "серебряных дел мастеров". Венецианский рисунок (будь то времена Тициана или Тьеполо), кажется, опровергает само представление о графике как об искусстве линии. Рисунок "школы лагуны" — абсолютно живописный. Так называемые мягкие техники (черный и белый мел), голубоватая или коричневатая бумага позволяли художникам представить форму как impression (задолго до того, как появилось само это понятие). Эффекты освещения настолько занимали Якопо Робусти (прозванного Тинторетто), что результатом стали бесчисленные штудии "Головы Вителлия" и этюды "самсонов" и "атлантов" "венецианского Микеланджело" — наброски к картинам, ценные сами по себе. "Влажные" техники, кисть и лавис, оживляемые нервным перьевым контуром, — почерк венецианской школы XVIII века. Джованни Батиста Тьеполо торопится зафиксировать на бумаге свои замыслы — фрески, картины, гобелены. Франческо Гварди словно ласкает кистью свои воспоминания о прежнем величии Венеции ("виды на часовню", "виды на лагуну"). Бернардо Беллотто точен и методичен в описании ландшафта. Его перо чеканит не форму, подобно кватрочентистам, но само пространство. Техники забываются, однако, возрождаясь, служат иным целям.
Французский рисунок начинается с XVII века — академически-прохладного Николя Пуссена (по крайней мере, ему приписывается экспонированный этюд "Триумф Тита") и хроникера ужасов тридцатилетней войны Жака Калло ("Сражающиеся пехотинцы"). Два типа французского мышления, две традиции: одна ведет к рафинированному Энгру, другая к мятежному Делакруа. Однако, возможно, истина посередине. И она ненавязчиво явлена у Антуана Ватто, мастера-аналитика формы и наблюдателя нравов "либертинажного" века. Его сангины с "головками" и "поворотами головок" — порадуют настоящего знатока изящного, которому, несомненно, придутся по вкусу и его продолжатели — Буше и Фрагонар. Завершающий эту плеяду Юбер Робер с его руинами античных храмов наверняка потрафит переживаниям "постмодернистов".
Фландрия и Голландия завораживают двумя именами — Рубенса и Рембрандта. Пышная и светская Елена Фурмен одного — отрада гедонистов, наброски пером "библейских сцен" другого взыскуют к знатокам этой техники, приравнивающим эти наброски к почти законченной картине, не замученной наслоениями краски. Далее — протестантская сдержанность Питера Янса Санредама ("Интерьер церкви") и занимательная, можно сказать, жанровая топография у Яна ван Гойена ("Разгрузка лодки", "Прибрежный пейзаж").
Германия на всем протяжении развития ее рисовальной школы убеждает в стабильной склонности "швабского" искусства к анализу и некоему позитивизму. Три с половиной века разделяют Альбрехта Дюрера и Адольфа фон Менцеля. Скрупулезность в исследовании формы делает их почти современниками. Ханс Гольбейн Младший, как бы предвосхищая эпоху дагерротипа, смог явить тип "среднеевропейского" придворного портрета: столь же документально точного, сколь и эстетски мастеровитого.
Можно вполне разделить беспокойство сотрудников музея Пушкина, временно располагающего такой престижной и интересной коллекцией. Отдавать ее действительно жалко, хранить у себя — неловко.
МИХАИЛ Ъ-БОДЕ
Выставка продлится до 21 января 1996 года.