В муниципальном выставочном зале в Беляево "Дом 100" открылась экспозиция современных московских художников "О доме", в которой принимают участие как ветераны андерграунда (Рогинский, Юликов, Чуйков), так и уже знаменитая "молодежь" (Тер-Оганян, Сигутин, Филиппов-младший). Выставка спонсирована московским отделением Фонда Сороса и курируется художником, который из скромности пожелал скрыться под монограммой ".Н.А — А.Н.". Тема выставки при всей ее кажущейся конкретности достаточно "свободная". И потому каждый из художников показал то, что у него было в "запасниках".
Взгляд из иллюминатора самолета на геометрическую сетку распростершегося внизу ландшафта уравнивает Амстердам и Москву, Гамбург и Хабаровск. При снижении западный пейзаж все же напоминает рационально-гигиеническую чертежность Мондриана, отечественный — щемящую родную корявость, воспетую Серовым etc. Все, что представляло на выставке понятие "дом", отвечало не западному domus, а родной доморощенности, чем, собственно, увы, и отличается отечественное современное искусство.
Именно проблема "дом-доморощенность-домоводство" заинтересовала куратора беляевской выставки, попытавшегося исследовать синдром alma mater. Впрочем, с таким же результатом можно было бы подвергнуть анализу любую из основополагающих тем не только местного современного искусства, но и бытия вообще. С таким же успехом выставку можно было бы озаглавить "О красоте", "О пользе", "О культурном отдыхе", если бы экспозиции с такими титрами уже не проходили в Москве. Но коль скоро речь зашла о "доме", московским художникам пришлось напрячься (но не очень), чтобы найти в своих фондах нечто более или менее соответствующее этому понятию. Одни отделались своего рода "автографами" ("Окно" Ивана Чуйкова, "кухонные" натюрморты Михаила Рогинского и "плюшкинские" с замками Игоря Макаревича, фоторепортажи из жизни московской богемы Георгия Кизевальтера). Другие выставили то, что до сегодняшнего дня не было замечено публикой. Например, Алена Кирцова, кроме знакомых абстракций, в новом экспозиционном контексте неожиданно показавшимися "портретами стен", выступила коллекционершей детских проказ, собрав разбитые цветочные горшки в ящик бабушкиного комода.
Таким "естественным" образом и сложилась экспозиция, где экспонатов было столько же, сколько участников, и где каждый по-своему переживал свои детские комплексы. Причем участников именитых, связанных "подпольным братством", канувшим в недавнее прошлое. Это дает возможность вспомнить об одних (которые ныне далече — в западных галереях) и убедиться в том, что оставшиеся в "пенатах" не дремлют и работают. Во всех отношениях приятно встретиться с родословным древом "московской номы" (то есть когортой "реестровых" современных художников), которая не только подпитывается от старых корней, но и пытается почковаться. У псевдобезумных "Медгерменевтов" оказалось достаточно много наследников — менее шизофреничных, но более прагматичных (группа Fenso, Игнат Данильцев): шок от сочетания инфантильных картинок (кошечек, мышек, собачек) с жестким комментарием достаточно приелся. Перечислять эпигонов нет смысла. Коммунальность (в любых проявлениях) — старая стезя, проложенная "кабаковским" поколением, — остается навязчивым фантомом до сегодняшнего дня.
При всей своей идилличности выставка могла бы дать печальный, но занимательный материал для социолога и психоаналитика, поскольку некоторые работы представляют собой вариации на тему детских комплексов. Детская тема явлена открыто и откровенно, и, по крайней мере на вернисаже, вызвала особенно заинтересованное внимание зрителей, среди которых, естественно, были лишь художники и критики. Идиллический игрушечный домик Константина Звездочетова (воспоминания о допубертатном периоде), модель деревянного сортира с глазком для подглядывания Юрия Аввакумова (воспоминание о пубертатном) и макеты изб для молодых краеведов Дмитрия Аронова взывали к скорби по почти не состоявшемуся советскому детству и отрочеству. Неожиданным постскриптумом к описанию этого синдрома выглядел евангельский призыв быть как дети, выложенный Александром Сегутиным из литер школьной азбуки. Забытая соц-артовская тема тотальной советской инфантильности случайно всплыла из экспозиционного небытия, видимо, сработало подсознание.
Как бы вспоминая "гуру" московского современного искусства Бориса Гройса — автора парадоксальной сентенции "романтический концептуализм", — художники Никола Овчинников и Никита Алексеев выставили инсталляции, зависающие между горним и дольним: первый уровнял альпеншток и дюбель, другой — молитву к всевышнему с картинками из букваря. Как и печальная инсталляция с двумя смотрящими друг в друга телевизорами Михаила Рошаля, эти работы, казалось, жаловались на непонятное и непонятое настоящее.
Подлинный же дом, комфорт "духовной жизни", демонстрируют старые фотографии Кизевальтера, снимавшего мастерские и квартиры художников "московской номы". Именно время советского подполья и первых перестроечных лет, оказывается, было счастливой юностью. Недаром сам адрес галереи — Профсоюзная, 100 — вызывал приятную ностальгию по проходившим здесь первым выставкам бажановского "Эрмитажа". Одна из них называлась "Жилище". Как, несомненно, знает куратор выставки нынешней, настоящий "дом" московского современного искусства — иллюзия. Неслучайно одна из его предыдущих выставок в парижском Музее почты называлась "Временный адрес современного русского искусства".
МИХАИЛ Ъ-БОДЕ, ОЛЬГА Ъ-КАБАНОВА
Выставка в галерее "Беляево" (ул. Профсоюзная, 100) продлится до 21 октября.