Книги с Анной Наринской

"Тайная жизнь петербургских памятников"

Об этой вышедшей год назад книге сейчас снова заговорили в связи с премией "Национальный бестселлер" — а именно в связи с тем, что эта книга эту премию не получила. Всплеск интереса к "Тайной жизни" — одно из достижений "Нацбеста", вообще-то весьма немногочисленных. Причем речь идет не о том, что это произведение Сергея Носова непременно нужно было премировать, а о том, что его можно читать. И даже очень.

"Тайная жизнь петербургских памятников" — сборник эссе известного питерского писателя о не самых известных питерских монументах. И наиболее привлекательная вещь в нем — позиция автора. А именно — позиция человека, сочувствующего памятнику. А это, заметим, не самое распространенное чувство. Ведь традиционно памятник — от статуи Командора до Медного всадника — воспринимается как нечто принципиально нечеловеческое, а значит, пугающее. Даже в книжке Сельмы Лагерлеф про Нильса с гусями симпатичному Деревянному, который, отметим, даже не полноценный памятник, а усовершенствованная кружка для сбора милостыни, противопоставлен жестокий Бронзовый, который как раз — самый настоящий памятник.

И вот на фоне такого всеобщего настороженного отношения к каменным, бронзовым и прочим изваяниям Сергей Носов проникается к ним жалостью. Например, к бронзовому Грибоедову — ведь он уже 50 лет вынужден читать сквозь свои круглые очки надписи на растяжках, неизменно, еще с советских времен украшающих Гороховую улицу. От давнишних "Слава советской науке!" и "Да здравствует Первомай!" до теперешнего "Забудь геморрой!" с указанием адреса клиники.

Сопереживает автор "Тайной жизни" и Тургеневу в расхристанной одежде, и тайно курящему Менделееву, и Собаке Павлова, и Ленину. Вернее, Лениным — типовым "сидящим с книгой" — снятым в разное время с насиженных мест в саду имени Бабушкина и в парке Политехнического института. Да и тому, что сохранился — в Ботаническом саду,— он тоже сочувствует, ведь ему пришлось спрятаться, затаиться в ветвях, как в шалаше. Правда, на этот раз дни ссылки оказались приятными: "Хорошо ему здесь в тени высоких растений. Птички поют, пахнет свежескошенной травой. Место уютное — никто на тебя не смотрит. Ленин с книгой в руке здесь похож на ботаника. Где еще можно увидеть такой чудесный экземпляр сосны Веймута (Pinus strobus), очаровательные шишки лежат на земле. Ильич ими любуется. Лицо просветленное, взгляд добрый. Счастливый памятник, один из самых счастливых. Даже не памятник ему позавидует".

К "не памятникам" автор "Тайной жизни", кстати, тоже относится вполне мягко, и это отличает его от, скажем, любителей животных, которые за всякую собачку, не говоря уж о каком-нибудь редком вымирающем виде, готовы любого гомо сапиенс разорвать в клочки. А Сергей Носов волне снисходителен — к "потребителям блинов", которые достаточно бестактно рассматривают диковато одетого Тургенева в Старо-Манежном сквере, поедая фирменный "e-mail с грибами в сливках" из местного блинного ларька, и даже к студентам Техноложки, которые начищают бронзовому Менделееву нос. Не говоря уж о потребителях пива — их-то автор "Тайной жизни" просто любит и со всей очевидностью сам к таковым принадлежит.

Именно с распивания с приятелем пива на углу Чкаловского проспекта и Пионерской улицы начинается самый берущий за сердце текст в книжке — про самопальный памятник Чкалову и его автора — азербайджанского скульптора Ягуба Имранова. Бетонную голову Чкалова собственного изготовления, прикрепленную к длинной выкрашенной в белое трубе, Имранов, как выяснил Сергей Носов, сам установил на рубеже 1980-1990-х. Пригнал МАЗ с подъемным краном — и готово. С тех пор памятник-нелегал "Чкалов-на-трубе" заслужил любовь населения — курсанты Академии имени Можайского не раз украшали его переносицу летными очками, а местные бабульки однажды защитили его от сноса. В общем, памятнику повезло больше, чем его создателю — он-то остался в Питере, а скульптор Имранов после развала Союза отправился в родной Азербайджан. И там в 2002 году его убил сосед, дочке которого престарелый ваятель предложил позировать обнаженной. А за три года до этого, замечает Сергей Носов, внучатые племянницы Валерия Чкалова, Лена и Женя, снялись для русского "Плейбоя". Добавление, кстати, хоть и впечатляющее, но необязательное — и так все получается очень трогательно и литературно. И то и другое — в хорошем смысле.

"Тайная жизнь петербургских памятников" — книга вообще трогательная и литературная. И еще полезная: ею можно воспользоваться как путеводителем — экскурсия получится трогательная. И вполне литературная.

"Люди в голом"

Дебютная книга питерского филолога Андрея Аствацатурова, преподавателя СПбГУ, специалиста по Генри Миллеру и внука филолога Виктора Жирмунского. Издательство, выпустившее книгу под девизом "интеллигенция не сдается", сравнивает его с Довлатовым, Вуди Алленом и Павлом Санаевым и спустя месяц после выхода первого тиража размышляет о допечатке, потому что в магазинах Петербурга, где живет автор, ни одного экземпляра уже не найти. Ироническая автобиография филолога, который развлекает читателя забавными историями про философа Погребняка или знатока Двинятина, мгновенно стала популярной.

И писатель-филолог вроде все для этой популярности делает. Рассказывает смешные истории из детства, причем представляется не интеллигентным хлюпиком, заслушавшим мазурки Шопена, а, наоборот, двоечником и начинающим деклассированным элементом. Потом смешные истории из университетской жизни, про то, например, как великий ученый Юрий Михайлович Лотман делил подъезд с кожно-венерологическим диспансером. Потом вдруг пускается в лирическое отступление о том, как писать "крупную форму". Чтобы был новый человек, новая искренность, чтобы название непременно начиналось с "как я". И чтобы сюжет был. Но сам, начав рассказ про визит в Петербург известного бельгийского писателя, в котором без труда опознается француз Уэльбек, переключается на историю очередного своего деклассированного знакомца, толстого Толика, который утонул в сортире.

Никакого романа, тем более по методике самого Аствацатурова, тут не получается. Зато получается герой. В этом герое, несмотря на девиз издательства, главное, что он совсем не имеет отношения ни к чему, что традиционно связано с образом "интеллигента". Нет, он, конечно, цитирует Розанова и умело управляется с русским языком, но в остальном он просто свой парень с некоторым запасом смешных историй, чтобы их рассказать.

"Brand. Поп-арт роман"

Книга петербургского писателя Олега Сивуна удивительным образом рифмуется с "Людьми в голом" Аствацатурова. Обе эти книги — дебюты. Они написаны в Петербурге, и, хотя сам город не играет особой роли в повествовании, обе они очень петербургские. И обе они, попав в какую-то болевую точку эпохи, быстро приобрели популярность. Книга Сивуна была номинирована на "Дебют", получила премию журнала "Новый мир" за 2008 год и Новую пушкинскую премию 2009 года. Как и "Люди в голом", книга Сивуна называется романом, хотя романом на самом деле не является. Это сборник из 26 эссе о 26 брендах. Он предваряется цитатой из Энди Уорхола, открывается статьей Andy Warhol, да и название тоже отсылает к Энди Уорхолу. Среди тем, выбранных Сивуном, есть Barbie, Google, Хеrох и Putin. Всего 26 статей, выстроенных по латинскому алфавиту и написанных в манере школьных сочинений — старательно и неуклюже.

Это, очевидно, ход, как и все в этой книге. Как осознаны отсылки к Уорхолу и ворох невероятных банальностей, которые все начинаются со слов "мне кажется", "я считаю": "Я почти уверен, что мы живем в эпоху скуки", "Мне кажется, что многие марки одежды можно соотнести с определенной культурой". За фигурой автора прячется фигура героя. Это "маленький человек", обнаруживший, что мир потребления уничтожил его собственное "я". Люди разобщены, несмотря на то что их так много объединяет: летают самолетами Lufthansa, пьют Jameson, носят очки Ray-Ban, покупают мебель IKEA. "В общем, я не знаю, кто я есть на самом деле и есть ли я вообще. Мне хочется найти что-то свое, личное, но, видимо, это невозможно. Все, что остается — это смотреть рекламные ролики и верить, что мир ограничен супермаркетом". Мысль, конечно, не нова, но примечательно, что человеческая трагедия сегодня легко умещается и в эссе.