Будущее в цветочек

рассказывает Ольга Лузина

С одной стороны, "Да здравствует мировая республика Советов", "Всем сердцем молод, в руки книгу, серп и молот", "Кто не работает, то и не ест". С другой, "Святой Сергий на сказочном льве", "Иванушка на Коньке-Горбунке", "Нитки мотают". Это названия произведений художницы Александры Щекатихиной-Потоцкой (1892-1967), работавшей с живописью, графикой, в том числе книжной, театральными декорациями и костюмами, но получившей известность благодаря фарфору. Ученица Николая Рериха и Ивана Билибина, она вслед за ними влюбилась в узорчато-лубочный мир русских сказок, выставляла акварели по мотивам былин вместе с мирискусниками, а когда разразилась революция, нашла прибежище для своего таланта на Государственном фарфоровом заводе и наряду с тарелками-агитками продолжала лепить рыбок, снегурочек и свадебные вазочки. Ее жар-птичьи краски радостно расцвели на снежной глади "белья": художники работали на старых заготовках, и глава творческого коллектива завода, ведущий советский мастер фарфорово-агитационных дел Сергей Чехонин решил отказаться от подглазурной росписи в пользу более яркой надглазурной. Но если другие мастера разрабатывали композицию и колорит, вписывали изображение в формат, у Щекатихиной-Потоцкой тарелочное будто с цепи сорвалось: серпы и молоты, буквы и цифры скачут зигзагом и расползаются, обрастают фривольными листочками и цветочками и всячески отрицают свое пропагандистское содержание.

Матрос с подругой-работницей в косынке и сапожищах на шнуровке на праздновании 1 мая 1921 года в Петрограде выглядят как новые былинные герои, вокруг которых кружат легкие парусники, качающиеся в ряби серых штрихов; на блюдах побольше они к тому же осенены салютом с позолотой. Правда, иногда глаза героев косят в разные стороны, словно намекая на непрочность их союза. Хорош "Поющий Интернационал" (1920-е): стриженный под горшок и согнутый в три погибели мужичок в несуразном длинном жилете, шароварах и блестящих сапогах поигрывает на непонятном инструменте; из него уже не просто листочки-цветочки растут, а целый ветвистый ствол, этакое языческое древо жизни. Плясуньи на тарелках явно распевают частушки, а не гимн, над мамашей с дитятей трубит ангел, еще один несет запеленутого младенца поверх церковных крестов. Всюду проглядывает озорной граффитист, рисующий по-детски кривеньких человечков и каракули, где слово начинается с огромных букв и к концу тает. А пишет-то не "Маша дура", а "Коммуна" или вовсе "3-й Интернационал".

В 1923 году Щекатихина-Потоцкая (вторая фамилия от ее первого мужа) уехала за границу к Билибину — вряд ли можно назвать этот отъезд эмиграцией, так как было получено согласие Наркомпроса. Они путешествовали по Сирии, Египту, Эфиопии, Палестине, жили в Каире и Париже, а работы присылали в Ленинград. В 1936 году вернулись и занялись декорациями к опере Римского-Корсакова "Суд царя Салтана". Каток репрессий их не задел. Иван умер в первую блокадную зиму, а Александра дожила до персональной выставки и ордена "Знак Почета". Писала воздушные пейзажи и пастозные натюрморты, рисовала иллюстрации и продолжала работать с фарфором — на выставке будет около ста живописных и графических работ и двести произведений керамики. В ее случае особенно резко ощущается несоответствие цели вещи — для народа, для улицы — и реального ее функционирования как элитарной ценности. Фарфор Щекатихиной-Потоцкой только притворяется искусством пропаганды, как монументальная скульптура и плакат эпохи, а на деле расшучивает мифологию нового государства до сказки.

Русский музей, корпус Бенуа, со 2 июля