Фестиваль театр
В Вене прошел традиционный фестиваль "Винер Фествохен", одно из главных событий любого европейского фестивального лета. Важным событием венского фестиваля стала мировая премьера нового спектакля Кристофа Марталера "Riesenbutzbach". Вскоре он будет показан в Неаполе, Афинах, Авиньоне, Вроцлаве и Токио, то есть по другим важнейшим фестивальным адресам. Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Европейский, а тем более немецкоязычный театр обычно чутко реагирует на запросы и проблемы общества. В предисловии к фестивальной программе худрук "Винер Фествохен" Люк Бонди недвусмысленно призывает деятелей театра отреагировать на мировой экономический кризис. Даже если бы все театры, приглашенные на фестиваль, вняли его призыву, ожидать сугубо "антикризисной" программы было бы глупо, в конце концов, афиша "Винер Фествохен" верстается обычно за год до его начала. Но Кристоф Марталер, судя по всему, успел. Или просто интуиция художника сработала.
Впрочем, знаменитого режиссера (кстати, не имеющего театрального образования) и музыканта никак не обвинить в конъюнктуре. Последние лет 15 он ставит спектакли примерно об одном и том же. Нет, не о кризисе, конечно. А о медленном угасании европейской цивилизации — как бы банально это ни звучало. Впрочем, Кристоф Марталер в отличие от многих никогда не пророчествует, никого не пугает и не пинает дряхлеющую старушку Европу в ее сгорбленную спину. Его музыкально-театральные представления неизменно меланхоличны и медленны, люди в них смешны и часто жалки, но так понятны каждому, что смеяться в голос не получается.
Новый спектакль, как всегда, если речь идет о Кристофе Марталере, оформляла Анна Фиброк. Однако на сей раз она изменила своему принципу, который сделал ее знаменитой,— подсматривать в реальной жизни какие-то значительные пространства и переносить их на сцену. С одной стороны, в "Riesenbutzbach" действие происходит в типично фиброковском огромном павильоне. С другой стороны, это помещение не конкретное, а обобщенное — одновременно и жилое пространство, и магазин, и производственная площадь, и даже городская улица, хотя и под крышей. Хотя вдохновлялись Марталер и Фиброк и на сей раз конкретным местом — уютным немецким городком Буцбахом с несколькими тысячами жителей и толпами туристов. Riesenbutzbach — выдуманное слово, означает "огромный Буцбах". Или даже "всемирный Буцбах".
В марталеровском Буцбахе живут 15 человек, мужчины и женщины разного возраста. Их можно принять за случайно собравшихся вместе прохожих, но можно увидеть в них и одну большую семью, отец которой следит за многочисленными домочадцами и управляет ими из застекленной кабинки, напоминающей диспетчерскую в цехе. Режиссер не приготовил для "семьи" никакой связной пьесы: здесь поют Монтеверди и Шуберта, здесь звучат Густав Малер и Альбан Берг, здесь произносят тексты Сенеки и придуманные на репетициях диалоги. Классическая литература соединяется с глупыми шутками, великая музыка — со случайными, странными звуками.
Люди, похожие на грустных клоунов, кажутся потерянными и разочарованными. В спектакле много всяких забавных частностей вроде встречи молодого француза и его мамы: последняя по-немецки жалуется, что всю жизнь не понимала своего отпрыска. В маленьком-большом Буцбахе вообще мало кто понимает друг друга и все словно объединены некоей опасностью. Не сразу понимаешь, в чем она и от кого исходит. А когда понимаешь, жалко становится и их, и себя: люди страшно боятся потерять свое благосостояние, страшно боятся осознать, что удобная система потребления, к которой они так привыкли, больше не работает. "Рос экономики, рост экономики..." — шепчут они, словно волшебное заклинание. По инерции просят друг у друга кредит — но кредита нет. Словно сладкое воспоминание, чтобы не сказать поэму, читают прайс-лист — да только вот перечисленных в нем товаров уже нет и в помине.
Чем глубже проникает в людей страх, тем более странным и нелепым оказывается поведение жителей Буцбаха. Их будни состоят из каких-то обрывков прошлой жизни: дамы далеко не первой молодости синхронно вскидывают ножки, помятые мужчины хорохорятся. Все они хотят показать (самим себе или зрителям, не суть важно), что по-прежнему живут хорошо. Одна из самых забавных сцен спектакля — показ мод: жители Буцбаха ходят по ковровой дорожке из дальней двери на авансцену и обратно, "демонстрируя" свои старые свитера, спортивные костюмы и безнадежно старомодные платья. После этого они расходятся по трем гаражам, прилепившимся у стен городка, и зритель долго-долго ждет, пока на сцене смеркается и затихает музыка. Буцбах умирает — точно засыпает. Спасение, по Кристофу Марталеру, симпатичному европейскому обществу не грозит, но покой оно, в конце концов, заслужило.