Расплата номер шесть

Московский кинофестиваль представил в этом году четыре русских премьеры, каждая из которых выглядит призывом к покаянию общества

Андрей Архангельский

Многолетние упреки прессы, наконец, услышаны: нынешняя конкурсная программа ММКФ в кои-то веки оказалась весьма серьезной — в основном, правда, за счет работ отечественных режиссеров. Их участие в конкурсе стало одновременно и мировыми премьерами новых фильмов Николая Досталя, Карена Шахназарова, Киры Муратовой и Александра Прошкина. Возможно, мы увидели последние кинопремьеры 2009 года, а то и ближайших пары лет: все перечисленные фильмы были закончены еще до кризиса, а новых, судя по всему, дождемся не скоро. Режиссеры словно чувствовали, что на них возложена своеобразная миссия: все четыре фильма являются размышлениями на абстрактные, далекие от суетности темы: вера и покаяние, ответственность общества, отношение к чуду.

Анекдот про идиота

Тема осмысления советского опыта в нашем кино по-прежнему является самой популярной, только ракурс осмысления всякий раз корректируется. Еще недавно были попытки романтизации советского — как в фильме — призере ММКФ Алексея Учителя "Космос как предчувствие" (2005). Чаще, впрочем, для осмысления советского опыта использовался жанр "скверного анекдота" — камерного рассказа о способах сопротивления частного человека государственному идиотизму. Как, например, в фильме Марины Разбежкиной "Жатва" (также победителе ММКФ), где наивная колхозница вынуждена каждый год становиться победителем соцсоревнования, чтобы не обнаружили, что переходящее красное знамя, врученное ей ранее, сгрызли мыши.

Так сформировался новый стиль фестивального кино — "советское идиотическое": он удобен для восприятия, поскольку не лишен юмора, и универсален, поскольку выражает большое через малое, подталкивая зрителя к обобщению в духе "вот так у нас во всем". В результате потребитель умного кино уже привык к тому, что в фильме о советском времени (и вообще в фильмах на вечные темы) должен содержаться обязательный процент идиотического и анекдотического.

Этому условию вполне отвечают и нынешние участники конкурса. У героя фильма Николая Досталя ("Петя по дороге в Царствие Небесное") редкое психическое заболевание — синдром Корсакова. Местный дурачок помешан на идее порядка и дисциплины: он ходит по поселку с деревянным пистолетом и милицейской палкой, останавливая машины, инспектируя склады и стоянки, проверяя накладные и путевые листы, а жители поселка ему с большой тщательностью подыгрывают, видя в этом, так сказать, свой нравственный долг. В фильме Прошкина "Чудо" комсомолка Таня окаменела с иконой Николая Угодника в руках: при столкновении с чудесным все советское, как и следовало ожидать, не катит. Фильмы Шахназарова и Муратовой также напоминают злые анекдоты: то доктор оказывается пациентом психлечебницы (естественно, по мотивам чеховской "Палаты N 6"), то (в "Мелодии для шарманки") нравственными уродами выглядят почти все персонажи картины.

Парный конферанс

Помимо блаженных и дурачков вторым, для равновесия, непременным участником печальных анекдотов о советском времени становится герой-садист, эдакое исчадие ада — в этой роли выступают в перечисленных фильмах работник МГБ (у Досталя), уполномоченный по делам религии (у Прошкина), а в фильме Шахназарова — главврач психбольницы. Как правило, герой законченный садист и зверь или же, напротив, излишне спокоен, словом, лишен обычных человеческих черт и рисуется в нашем кино одной, максимум двумя красками. Наличие в фильме откровенного злодея (как правило, это работник карательных органов), конечно, облегчает работу зрителю, но ходульность и гротескность антигероя возвращаются рикошетом: лишают фильм глубины и сложности.

Невинный — против исчадия ада; блаженная — против безбожников: эта парность в современном отечественном кино призвана, по идее, подразумевать заветное противостояние между злом и добром. Которое, однако, бессильно объяснить причины возникновения зла коллективного, общественного, то есть тоталитарного общества: получается, что виноват во всех грехах очередной злодей местного или высшего уровня. В этом смысле каннский победитель этого года фильм Михаэля Ханеке "Белая лента", показанный в спецпрограмме ММКФ, являет противоположный взгляд на проблему: вину за преступления, совершенные народом Германии, режиссер возлагает на все общество, а не на отдельных преступников.

Чувство вины

Отвечая на вопрос "Может ли быть виновен целый народ?", авторы фильмов также разбились на противоположные пары. В фильмах у Досталя и Прошкина народ дик, животен, нелеп, глуп. Но все же коллективной вины режиссеры на него не возлагают, хотя и не очень-то жалуют. Шахназаров же, и в особенности Муратова, вину за зло, творимое в этом мире, возлагают на всех людей независимо от их социального происхождения. Муратова так вообще выносит этому миру почти смертный приговор: общество, которое не способно обогреть, накормить, спасти двух невинных сирот, не имеет шанса на спасение. Шахназаров, как признался он сам, решил в конце фильма, вопреки чеховскому тексту, все же дать надежду, направив к несчастному доктору Рагину красивую и любящую женщину.

Жертвоприношение

Основную идею всех четырех фильмов можно было бы выразить одним словом: жертвоприношение. Искупить огромные, неподъемные грехи общества могут только блаженные (по Прошкину), невинные (по Муратовой), люди с психическими отклонениями (Досталь и Шахназаров). Они приносят себя в жертву обществу, тем самым искупая его вину и не давая ему совсем уж погрязнуть в грехе. В фильмах эти жертвы еще и привязаны к важным историческим событиям: накануне ХХ съезда партии застывает с иконой с руках девушка Таня, словно бы искупая вину за грехи сталинщины (согласно апокрифу, подлинная героиня этой истории, очнувшись от 128-дневного стояния в апреле 1956 года, повторяла: "Молитесь! Грех на нас великий!"). Сразу после смерти Сталина по нелепой случайности погибает дурачок Петя, невольно спасая от неминуемой расправы беглого зэка. Дети-сироты под Рождество словно приносятся в жертву вконец озверевшему обществу потребления; наконец, врач Рагин добровольно идет в больничное рабство, отстаивая право на инакомыслие. Блаженные, юродивые, добровольные жертвы — вечные герои русской литературы: судя по всему, они и сегодня остаются единственными, по мнению режиссеров, кто способен спасти страну и мир от надвигающегося морального кризиса.

Стремление покаяться за грехи прошлые и новые — неожиданный тренд нынешнего киносезона. Тоже по-своему чудо.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...