Пятьдесят лет одного шанса
Что получилось и что не получилось у Московского кинофестиваля
Трудно припомнить другой фестиваль, который родился бы в более благоприятный момент, чем ММКФ. Дело не в политике, хотя "оттаявший" СССР интригует и влечет иностранцев. Кровь Будапешта позабылась. Зато "Летят журавли" Михаила Калатозова покорили Канн, слово "спутник" знают даже в джунглях Африки, а "барбудос" реанимировали революционную романтику, умершую от голода в ГУЛАГе.
Важнее то, что 1959-й год — рубежный в мировом кино. Именно с него идет отсчет неповторимых, уникальных 1960-х, точки встречи всех режиссерских поколений. Еще работают в полную силу мастера "великого немого" Джон Форд, Жан Ренуар, Григорий Козинцев. Еще открыт для экспериментов отец неореализма Роберто Росселини. В конце декады дебютируют те, кто определит облик кино следующих десятилетий, как Райнер Вернер Фассбиндер. Самое главное: на рубеже 1950-х и 1960-х годов обновляется, благодаря "новым волнам", грамматика и философия кино.
В 1959 году дебютируют шедеврами Жан-Люк Годар и Франсуа Трюффо, переходит от документального к игровому кино Ален Рене. Его "Хиросиму, мою любовь" (Hiroshima mon amour), хоть и вне конкурса, но покажут в Москве. Несмотря на кощунственный для ортодоксов-ханжей монтаж объятий любовников на одну ночь и жертв атомной бомбардировки. И еще более кощунственную историю любви мальчишки-оккупанта, вычеркнутого из жизни снайпером Сопротивления, и французской девушки, обритой наголо и ославленной "немецкой подстилкой". Показ "Хиросимы" — чудо или казус в истории ММКФ. Единственный фильм режиссеров "новой волны", попавший в конкурсную программу, — плутовская ретробаллада Луи Маля "Вор" (Le voleur, 1967) с Жан-Полем Бельмондо, которую, несмотря на анархистский пафос, для советского проката не купят.
Да и трагическую "Хиросиму" СССР не увидят. Зато хитом проката станет внеконкурсный водевиль Кристиан-Жака "Бабетта идет на войну" (Babette s'en va-t-en guerre), где войну выигрывают грудки и губки Брижитт Бардо. Москва предпочитает то, что "янычары" "новой волны" презирают — "папино кино". Диплом ММКФ-1959 получит "Приговор" (La Sentence) Жана Валера, уже тогда устаревшая драма о шести подпольщиках в ожидании расстрела.
Хотя в 1975 году в Москве неисповедимыми путями окажутся "Мои маленькие возлюбленные" (Mes petites amoureuses) Жана Эсташа, "незаконнорожденного сына" "новой волны", рабочего, ставшего интеллектуалом, прославившегося фильмом "Мамочка и шлюха" (1973), признанным лучшей рефлексией о событиях 1968 года, застрелившегося в расцвете сил. Но это сейчас Эсташ — классик, а тогда, наверное, хмурый рассказ о попытках скромного подростка лишиться невинности где-то на юге Франции, показался москвичам еще одним доказательством сексуальной озабоченности французов.
Но обновление мирового кино не ограничивается Францией. Заявили о себе английские "рассерженные молодые люди", "Канал" и "Пепел и алмаз" Анджея Вайды стали манифестом "польской школы". На подходе "новое бразильское кино" гениального Глаубера Роши, яростные японцы во главе с Нагиси Осимой, мастера итальянского политического фильма. Через год получат независимость большинство африканских стран: кино третьего мира рождается на глазах. Через два года появится манифест "нового немецкого кино". Все или почти все, если сделать скидку на польское кино с его смесью католического пафоса и поэтики героического поражения, новые режиссеры — левые, борцы за справедливость. Казалось бы, именно ММКФ должен стать их столицей.
Москва, однако, пользуется открывшимися перспективами лишь отчасти. Конкурсные программы ММКФ, действительно, привлекают экспертов со всего мира: только здесь можно увидеть множество экзотических фильмов. Советские интеллигенты иронизировали над вьетнамской "пропагандой" и египетской "мурой", которую приходилось на двойном сеансе смотреть, чтобы дорваться до запретного буржуазного плода. Теперь такая позиция, точнее говоря, поза кажется окрашенной не расизмом, но неразумным высокомерием. Сегодня иранские, корейские, тайские фильмы — гвоздь любого фестиваля, и стоило бы почтить ММКФ былых времен за его индонезийские, турецкие, тунисские или пакистанские премьеры.
В 1959 году серебряную медаль ММКФ получил индийский композитор Вильят Хану за гениальную "Музыкальную комнату" (Jal Sansar) лучшего индийского режиссера Сатьяджита Рея. Не музыкальный фильм, а притчу о музыке, наполняющей высшим смыслом жизнь аристократа-декадента. Участвует в конкурсе "Любовь навсегда" египтянина Юсефа Шахина, которого в мире не скоро признают великим режиссером: через четверть века с ним будут с радостью работать Мишель Пикколи и Патрис Шеро. В 1977 году Москва откроет алжирца Мерзака Аллуаша, ныне входящего в каннскую номенклатуру.
С иными "новыми волнами" дело обстоит гораздо хуже. Москва оказалась гораздо буржуазнее, чем Канн или Венеция. Английское социальное кино вроде бы было отмечено. В 1959 году серебряную медаль за работу с юными актерами получил Льюис Гилберт за "Крик с улиц" (A Cry from the Streets). Но сладковатая история о социальной работнице Энн и потерявшим семью электрике Билле, опекающих сироток Ист-Энда, не сравнима по накалу с фильмами Линдсея Андерсона или Тони Ричардсона. Смешнее всего то, что в 1970-х годах имя Гилберта будет вызывать в Москве истерическую реакцию: именно он поставит несколько самых "злобно антисоветских" фильмов о Джеймсе Бонде.
Нового немецкого кино в Москве вовсе не заметят. В начале 1970-х годов, в звездный час Фассбиндера и Вернера Херцога, за ФРГ в московской конкурсной программе представительствует тупой ремесленник Альфред Форер, главное достоинство фильмов которого заключается в "кр-р-расивых" названиях типа "И дождь смывает все следы" или "Ответ знает только ветер". Итальянским "политикам" придется ждать 1971 года, когда один из трех золотых призов получит "Признание комиссара полиции прокурору республики" (Confessione di un commissario di polizia al procuratore della repubblica) Дамиано Дамиани.
Однако, не все так плохо: ММКФ советских времен соткан из парадоксов. Москва чествует самую диссидентскую из восточноевропейских киношкол — венгерскую. В 1965 году "золото" получают "20 часов" (Husz ora) Золтана Фабри, мучительная реконструкция убийства, совершенного в дни разгрома восстания 1956 года провинциальным сталинистом. В 1967 году — "Отец" (Apa) Иштвана Сабо, иронизирующего над культом личности и опять-таки бросающего героя-идеалиста в пекло 1956 года. В почете и "польская школа": Анджей Вайда не раз увозит из Москвы награды. А в 1979 году главный приз получает "Кинолюбитель" (Amator) Кшиштофа Кесьлевского. Невероятно. По Польше уже бродит призрак "Солидарности". А Москва чествует притчу о застенчивом провинциале, получившем в подарок кинокамеру и обретшем дар видеть глубокий непорядок социалистического образа жизни.
Кесьлевский — открытие ММКФ, причем не единственное. Так, в 1981 году москвичи изумляются пижонской истории об оперной певице и гангстерах, вылезших со страниц комиксов, не подозревая, что философ Жан-Франсуа Лиотар назовет "Диву" (Diva) Жан-Жака Бенекса "первым постмодернистским фильмом". В том же году промелькнут "Симулянты" (De pretenders) еще одного постмодерниста, голландца Йоса Стеллинга. А в 1988 году актерский приз увезет с собой Туро Пайола за роль в "Ариэле" (Ariel) Аки Каурисмяки, тогда еще просто прикольного финского молчуна-выпивохи, а не одного из лидеров мирового кино. Так что шансы, дарованные ему в 1959 году, ММКФ использовал, хотя очень и очень выборочно.
Cм. расписание.