Отец

Ростом поменьше, чем Марк. Возраст примерно тот же. Хочется добавить: особые приметы — любит чай, кашу и суп

— Папа, мне надо шрочно пойти на площадку. Ш пешочницей.

— Может, лучше пойдем смотреть на корабли?

— Ну надо обижательно где пешочница и шрочно.

— А почему срочно?

— Надо там нам найти Элю.

Ну вот, началось. Три года четыре месяца, а уже. И что за Эля такая.

— Я делал жаквак (завтрак). А Эля ела.

— А что ты готовил?

— Кашу. И... шуп. И тяй... и воду. Ну там еще был мороженовый шок (сок). — Марк хитро и застенчиво улыбается. Я у него такой улыбки еще не видел. Это улыбка из следующей возрастной категории. Многоточия, очевидно, тоже. — Она поела и ей понравилось.

— А почему понравилось? Вкусно?

— Ну да нет, прошто потому что я жделал.

Что тут скажешь. Можно только пожелать Марку питать эту приятную иллюзию как можно дольше. Я мысленно ему этого желаю, пока мы одеваемся, чтобы отправиться на поиски Эли. Мама Марка проводит ориентировку. Ростом поменьше, чем Марк. Возраст примерно тот же. Хочется добавить: особые приметы — любит чай, кашу и суп.

Я бы очень удивился, если бы мы ее нашли. Хотя искать в нашем микрорайоне особо негде. Две с половиной детских площадки и детский сад, ворота которого всегда предусмотрительно запираются в связи с недружественным социальным окружением. Детские же площадки не просто окружены, они захвачены свиноподобным народцем.

На первой площадке, где мы попробовали поискать неведомую Элю, выгуливали собак. Марк спрашивал одну из них, метившую как раз песочницу:

— А почему шобака напишала сюда. А Марк пишает в унитаж. Ешли в жайтика штреляет пушка — ба-бах! то что оштанеття? — шалют! На шобак и на жверей и на жайтиков мы похожи, только у наш глажа другие.

Соседняя собака оказалась лучше воспитанной. Да и хозяин обладал почти такими же приятными манерами, что и его овчарка. Он предложил Марку поиграть с ней. Марк несколько раз бросил ей палку, но мысль о прекрасной Эле явно не давала ему увлечься никем больше. Я попытался переключить Марка на какие-нибудь сильные впечатления. У нас рядом с домом негде гулять, но есть на что посмотреть. Мы подошли к решетке трамвайного парка, там как раз мыли подвижной состав в открытой мойке; понаблюдали, как косят траву на территории соседнего туберкулезного диспансера; постояли и у церковной ограды, разглядывая беспорядочную клерикальную активность во дворе. Нет, без Эли все было явно не то.

Пришлось возобновить поиски. Около второй детской площадки сидели какие-то хмыри и курили. У нас ведь хмырям совсем некуда деваться, кроме детской площадки. Даже сквера никакого поблизости нет.

Марк выбрал себе одного и попробовал выйти на контакт:

— Дядя ты глупый наверное. Ты куришь а не надо тебе курить. О какой дым.

— Слышь, Колян, — отозвался другой хмырь, — пацан, б, дело говорит.

— А ты почему куришь, - продолжал Марк непринужденно общаться. — Мама Оля не курит потому что.

— А батя твой тоже, что ли, не курит? — неискренне поинтересовался разговорчивый номер два. — Он, б, умный у тебя, что ли?

Я пояснил Марку, кто такой батя. Он удивился.

— Папа Боря он не батя, — пояснил Марк. — Он штатью пишет, на кампюмкаре. А еще у наш ешть пианино. Этаж у наш сем!

Молчаливый первый хмырь, надо отдать ему должное, во время диалога старался курить не в нашу сторону. По большей части это ему удавалось. Хотя присутствие Марка не прибавляло ему уверенности. Тем более я отдаю должное второму хмырю, который с явным трудом, но все же воздерживался от употребления вводных слов и конструкций.

— Ты, на, писатель, что ли? — напрямую осведомился он у меня.

Я уверил его, что Марк фантазирует. Ну какой я писатель. Если бы каждый очкарик был писателем, кто бы тогда на заводе работал.

— Папа ходит на работу, — подхватил Марк, заслышав знакомое выражение. — В газету он еждит на метро. И у него там журнал. Папа пишет штатью про меня. И про маленького Мирошку.

— Видишь, — говорю я второму хмырю, — ребенок сочиняет на ходу. Какая еще газета.

На этом месте (и с этими людьми) я и сам с трудом обходился без вводных слов.

— А мы ищем Элю, — неожиданно вспомнил Марк, — она ела жаквак, а я готовил. Она ждесь должна быть. Эля она хорошая. А ты бутылку брошаешь, ты неправильно жделал.

— Какая, на, Эля, — начал раздражаться хмырь. — Вон Оля с третьей парадной. Понаехали тут, б. — Он очевидно напрягался без интимного словаря. На протяжении целых двух сигарет человек вербально постился; дальше уже было опасно требовать от него такого полета мысли. К тому же анонсированная им Оля заняла качели, и Марку сразу потребовалось тоже покачаться на них.

Оля была старше искомой Эли лет на восемь. Она совсем не выглядела понаехавшей и словоохотливо изъяснялась на чистом и почти правильном русском языке. На нем Оля, однако, поведала, что она таджичка, хоть и жила в Узбекистане. А может, наоборот.

— Ужбекиштан это рядом ш Монголией, — к ее изумлению прокомментировал Марк. — А мы, — не растерялся он и дальше, — живем в Шанк-Петербурге. — В связи с этим "а" я тут же вспомнил опечатку, которую на днях едва не пропустил при корректуре: "российские регионы Российской Федерации". — Мы в Шанк-Петербурге живем ш папой и ш мамой и ш крохой-Мирохой.

— ...Но это не важно, — наша новая знакомая по-женски непоследовательно и нетерпеливо продолжала мысль, пропустив мимо ушей Маркову демографическую справку. Ее почти все пропускают мимо ушей. Наверное, стесняются спросить, что это за кроха-Мироха. — Потому что у нас в школе английский язык, и я даже знаю пятьдесят слов. У них есть первая, вторая и третья форма.

В самом деле, если предпринять такой бросок на Запад, то уже, наверное, все равно, кем и откуда ты начинал, узбеком в Таджикистане или таджиком в Узбекистане. Тем временем наша Оля уже уступила Марку качели, и он, пытаясь раскачиваться, затянул песенку с английским алфавитом. Когда же я пришел ему на помощь и качели достигли нужной Марку амплитуды, его мысль потекла свободно. Мыслил он, как часто с ним бывает, о карте мира в виде ковра и о его, ковра, обитателях:

— Кто ш ней вштретилша. Ш терепахой галапагошшкой. А акула моя ш ней тоже. Кто ш ней вштретился, тот и понимает, что она терепаха. Только кокорые в воде, в океане кокорые, не шмогли ш ней вштретитя. А там Мирон не понимает. Ну потому что Мирон сидит в Европе, он напишал вот тут на Мошкву. Кроха-Мироха живет в Шанк-Петербурге и напишал на Мошкву.

Конечно, он уже забыл про Элю. Но девушка может гордиться тем, что ее разыскивал такой рассудительный молодой человек, — пусть даже он пока ее не нашел. Эля, выходи в песочницу. Завтрак готов.

Борис Филановский