Концерт вокал
В Большом зале консерватории выступила Джесси Норман. Американская оперная суперзвезда, несколько раз выступавшая в столице вместе с Владимиром Спиваковым, в этот раз пела с "Солистами Москвы" Юрия Башмета. Рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Это был тот случай, когда положительные впечатления от концерта в немалой степени зависят от благодушия самих слушателей, от того, захочется ли им из уважения к великой певице закрыть глаза и на ее неважную вокальную форму, и на дежурный аккомпанемент. Время, увы, в любом случае менее снисходительно. Еще несколько лет назад, в прошлые приезды "черная королева" величественно выплывала к публике, гипнотизируя зал с первого шага по сцене. Теперь выходила неожиданно похудевшая, но устало сутулясь и тяжело ступая. Неловко это подмечать, однако, с другой стороны, концертная сцена и придумана для того, чтобы выставлять на всеобщее обозрение, и в этом смысле она умеет быть безжалостной.
Заняв свое место, певица хотя бы на уровне пластики и мимики становилась прежней Джесси Норман, властно и порывисто жестикулирующей, всем своим обликом демонстрирующей норов и непредсказуемость. Но этого "хотя бы" досадно мало, если учитывать то состояние голоса, которое примадонна продемонстрировала в номерах из первого отделения — концертная ария "Vado, ma dove?" Моцарта, его же ария Графини "Porgi amor" и предсмертное lamento перселловской Дидоны. В самой середине диапазона голос Джесси Норман — вот этого у нее нельзя отнять — действительно сохранил на редкость свежее и крепкое для такого возраста и сценического стажа звучание, но даже тут полноты и объема недоставало. На низах и на верхах столь ошеломительное некогда сопрано звучало бледно и глуховато, и иногда певице стоила заметных усилий не то что полновесность, но и точность интонирования.
Во втором отделении были две песни Брамса (под аккомпанемент альта Юрия Башмета и рояля Михаила Мунтяна), спетые вполголоса, так что вся изобретательность, вдохновенность, колоритность и поэзия, прославившие Норман в камерном репертуаре, в этот раз более угадывались, чем предъявлялись наглядно. Зато где хватало наглядности, так это в "Хабанере" из "Кармен": пожалуй, то был единственный номер концерта, который человеку, вообще никогда не слыхавшему прежде Джесси Норман, можно было привести в пример — вот она какая, вот почему она ни на кого не похожа. Неистовства Кармен странно контрастировали с окраской остальных вокальных номеров — с нешуточной надломленностью Графини и Дидоны, с деликатными полутонами брамсовских Lieder и с прозвучавшими под занавес спиричуэлс, которые госпожа Норман спела неожиданно строго. Правда, теперь в этой Кармен, экстравагантной, очаровательно вздорной, едва оглядывающейся на оркестр, сбивающейся в поисках голосовых красок с оперного на джазово-блюзовое звучание, все-таки сквозили почти предельные, судя по смазанным нотам, вокальные усилия.