Премьера кино
В Михайловском театре в Санкт-Петербурге прошла мировая премьера фильма "Анна Каренина", которому режиссер Сергей Соловьев посвятил несколько лет жизни. Необычное место для премьеры было выбрано из-за близости того "культурного слоя", которым был порожден толстовский текст. В качестве одной из микрочастиц этого слоя ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА встретила свою старую знакомую, шинель Вронского, украшавшую в прошлом году Каннский кинорынок, а в этом — сцену Михайловского.
Представляя "Анну Каренину" прессе, Сергей Соловьев тоже вспомнил про Канн и заверил, что, даже если б ему предложили открывать своей картиной фестиваль, он все равно бы предпочел премьеру в Михайловском театре. Здесь, кстати, снималась скандальная сцена, в которой уже приобретшая репутацию "ужасной женщины" Анна Каренина, наплевав на общественное мнение, приезжает в оперу и в романе подвергается обструкции, а в фильме и вовсе чуть не получает по лицу веером. На соловьевской премьере атмосфера, наоборот, сложилась крайне благосклонная, и в интерьерах Михайловского театра "Анна Каренина" смотрелась наверняка выигрышней, чем она будет смотреться завтра на московской премьере в Доме кино — в том числе и по качеству звука и изображения, что особенно принципиально, учитывая обилие симфонической музыки, написанной композитором Анной Соловьевой, и титанический труд художников. Это касается и интерьеров, среди которых большинство подлинные, и сногсшибательных костюмов — вполне понятно желание авторов в качестве благодарности создателям эксклюзивного гардероба "АК" отдельно почтить вниманием пресловутую шинель. Пустое платье без самой Анны Карениной внутри смотрелось бы, может, и грустновато, а вот шинель, которая во время просмотра висела на кресле в углу сцены, была очень кстати и оставляла такое же впечатление, как пиджак, накинутый хитрым офисным работником на спинку стула — мол, граф Вронский на минуточку вышел, но вот-вот вернется, не убивайтесь так, Анна Аркадьевна.
Если перейти от ослепительной "материальной базы" соловьевской экранизации к режиссуре, то тут вспоминается, как Набоков нахваливал Толстого за то, что он хоть и полностью контролирует своих персонажей, но в лучших главах "АК" присутствие автора незаметно, отчего возникает ощущение, что "роман пишет сам себя". В фильме тоже чувствуется эта интенция — создать впечатление, будто толстовские строчки переносятся на пленку как бы сами собой, при минимальном вторжении режиссера, подчеркнувшего, что лично от себя он ничего сказать зрителю не хотел, а ставил скромную задачу "визуализировать" текст Льва Николаевича. Тем не менее Сергею Соловьеву не удается этот эффект невидимости автора — в фильме режиссер заметен, хотя и прячущийся где-то за очередной шикарной антикварной ширмой и из-за нее как бы подмигивающий зрителю, предлагая не обращать на него внимания, а сосредоточиться на переживаниях героини. Переживания выполнены Татьяной Друбич на очень достойном уровне — она действительно умеет смотреть глазами чистокровной английской кобылы, которой сломали спину, не говоря уже о том, как неприлично молодо выглядит в "Анне Карениной" одна из красивейших женщин отечественного кинематографа. Неудивительно, что Алексей Александрович Каренин (Олег Янковский), пытаясь вразумить настроившуюся изменить ему Анну, расшнуровывает на ней корсет и прижимает ее голую по пояс к своему сверкающему золотому мундиру. По контрасту с этим эстетичным целомудренным порывом супружеской нежности сделана любовная сцена с Вронским (Ярослав Бойко) — только слезший с Анны и еще даже не натянувший штаны, он самым омерзительным образом закуривает сигару (это уже не из Толстого, а, скорее, цитата из "Мадам Бовари") и пытается успокоить героиню, понимающую, что все пропало, пошлостями о каком-то счастье. Вообще Вронский Сергею Соловьеву явно противен больше, чем снисходительному Толстому, и окончательно гадок флигель-адъютант становится, когда лупит любимую лошадь, сломавшую спину на скачках. Эту метафору отношений между Анной и ее любовником Сергей Соловьев выносит в название второй из пяти глав своего фильма — "Ты сломалъ ей спину". Заключительная глава называется "Азъ воздамъ" (см. эпиграф романа) и состоит преимущественно из красивых дымчатых видений, которые возникают в затуманенном морфином мозгу Анны, а в качестве финальной точки запоминается лежащая отдельно от героини рука — единственный, пожалуй, штрих в картине, когда автор, пусть не идеологически, но стилистически, нарушает свой зарок не подвергать "АК" ни малейшему осовремениванию.