Книги с Григорием Дашевским

Юдит Герман

М.: ОГИ, 2008

Юдит Герман сегодня — один из главных немецких авторов, самая яркая фигура направления молодой "девичьей" прозы и самый большой успех немецкой литературы последних лет. Ее дебютная книга "Летний домик, позже" была переведена на 18 языков, и в одной Германии продалась солидным тиражом в четверть миллиона. В 1998 году, когда книга вышла, Герман жила в Берлине, училась на журналиста и работала официанткой в пивном кабачке в Пренцлауэр-Берге. Сейчас она автор трех книг рассказов, лауреат нескольких литературных премий и всенародно любимый писатель. Автор, с которым ее сравнивают чаще всего,— Кристиан Крахт; считается, что его поп-романы вместе с ее медленной философской прозой исчерпывающе описали трагедию немецкой молодежи 90-х.

Если там, конечно, есть трагедия — сама Герман говорит, что ее рассказы описывают "моменты перед счастьем". Десять рассказов создают особенную монотонность за счет повторяющихся сюжетов и ситуаций. Во многих есть экологическая катастрофа: жестокий мороз или ожидание урагана. Обязательно есть ожидание: любви, которая вот-вот должна наступить (героиня "Женщины с острова Бали" думает о любовнике, с которым рассталась, представляя, как он сидит дома и ждет другую женщину, ты не знаешь ее, но ты знаешь, что она придет, и ты этого ждешь). Кто-то пропадает и кого-то надо искать. Это не женская проза — рассказчиками у Герман могут быть как женщины, так и мужчины. Это проза о том, как кто-то не встретился, что-то не случилось. "'Хочешь вина?' — спросил он, я сказала 'Да', мы выпили, молча покурили, каждый раз, когда мы встречались с ним взглядом, он улыбался. Вот и все, что было".

Мощной движущей силой рассказов Герман становится мучительное, совершенно человеческое ожидание счастья. И поскольку счастье еще не пришло, герои Герман зависли в "ничто", и в их жизнях ничего не происходит. Эта пустота — на самом деле та же, что и в романах Крахта — верно подмечена ею как главное свойство немецкой жизни. "Из ничего не выйдет ничего",— говорил шекспировский Лир. Случай Герман показывает, что из ничего может выйти отличнейшая литература.

Жан-Пьер Мартен

М.: Текст, 2008

Литературоведческое исследование филолога Жан-Пьера Мартена, предположившего, что стыд — главная движущая сила всей мировой литературы, во всяком случае литературы ХХ века. Любопытная книжка, хоть и насквозь французская — с постоянными обращениями к дорогому читателю, с неприличным количеством условных предложений ("можно ли", "стоило бы") и предложений, начинающихся с междометия "о!", открывающаяся главкой "Бесстыжим — с восхищением" ("Кто не помнит за собой какого-нибудь маленького стыда?"). Все это — раздражающие мелочи, но, исключая их, признаем, что Мартену удалось найти нитку, потянув за которую, разматываешь более-менее все полотно литературы ХХ века. Ситуация этого переживаемого каждым стыда прекрасно описана цитатой из Гомбровича "...Человек крепчайшим образом скован своим отражением в душе другого человека, даже если это и душа кретина".

В своей книге Жан-Пьер Мартен перечисляет, казалось бы, все существующие виды писательского стыда. Стыд детства (Руссо) или юности. Стыд быть евреем (Жан Амери) или не быть евреем (Сартр), стыд быть гомосексуалистом (Жан Жене, Юкио Мисима). Стыд физического тела (Кафка). Стыд наследства (Витольд Гомбрович). Стыд быть черным среди белых ("Людское клеймо" Филиппа Рота), белым среди черных ("Бесчестие" Кутзее), женщиной в стране мужчин ("Стыд" Салмана Рушди). На самом деле он почти все время говорит о стыде лично переживаемом, лично ощущаемом писателем точно так же, как его героем, только в романах Рота и Рушди писатель отстраняется от этого стыда, наблюдает его со стороны. Получается, что стыд — не тема, а причина, "почему" больше, чем "о чем". Поэтому логично, что завершает этот труд главка "Десять описанных в литературе способов справиться со стыдом". Самый главный способ нам известен — это, конечно, писательство само по себе.