Отец

Какой-то у нас застой в отношениях с Марком. Стагнация какая-то. И даже рецессия. Слишком все безоблачно. Падает производство крылатых выражений.

— На паровозике поедем в Икею. В аварию въехал. Убил маму песом. Чудовищные штаны Марк собрал. — Это любимый пазл с Красавицей (в платье) и Чудовищем (в штанах). — Папа, ну шледи жа мной чтобы я не упал ш дивана когда я прыгаю. А потому что Мирон не может шледить. На него напал дракон. В каких жарких штранах дракон еще не был. В Индонезию он еще не полетел. А теперь он туда вон как пиземлилша. Дракон их укусил они жаплакали и умерли. И все. А дракон полетел в Гренландию. А что он там хотел делать. Ой там как холодно штало ему. И он жамерж шовсем и дрожал как рыба. И у него крылья штали как айш-бирг. Он потому что нижко был. Нижкий кошмош — это когда нижко летишь.

Все-таки игровой ковер с картой мира был хорошей идеей. Что-то он Марку дает. Может быть, пространственное мышление, может быть, визуальную память. А мне он дает лишнее свободное время. В смысле, свободное от Марка, бороздящего просторы мирового океана два метра на метр сорок.

— Папа, дай мне мужыкальную игрушку и не ори от нее. Не надо тебе от нее орать.

Я и сам понимаю, что не надо. Нет такого раздражителя, от которого можно было бы себе позволить орать при ребенке. Но очень трудно сдержаться, когда китайская музыкальная игрушка включена постоянно. У нее несколько кнопок, и на каждой, понятное дело, своя мелодия совершенно потусторонней тупости, от которой мне хочется визжать. Когда же Марк решает подойти к китайской игрушке творчески, я опять же готов визжать, но теперь не от тупости того, что звучит, а наоборот, от необычности: если быстро и нерегулярно нажимать кнопки, мелкие кусочки мелодий склеиваются в гнутую песню, каждый раз, естественно, в новую.

Что-то с ним надо делать. Какие-то рычаги воздействия надо организовать. Не порицать, боже упаси. А просто регулировать дистанцию. Но какие же тут рычаги, когда парень не ходит в детский сад и толчется нос к носу с родителями. Тут крупный помол не пройдет, потому что нет смены обстановки, контраста между детсадом и домом. Тут не функционирует ни пряник, ни кнут. Надо тоньше работать.

Вот мы и стараемся. Нарисовали табличку по дням недели. Под каждым днем место для звездочек. Красные за хорошие дела, черные за плохие. Каких звездочек больше за день, такого цвета день и получается. Больше красных дней — получи приз. Думал ли я, что буду искать по чужим блогам идеи о том, как обходиться с моими детьми, более того — что, найдя эти идеи, буду проверять их на работоспособность. Если идея работает в случае с Марком Борисовичем, велика вероятность, что она будет работать и с его сверстниками. Нет, он не какой-то там исключительный, не подумайте, просто очень уж он умиротворенный и спокойный. Ему, кажется, ну вот совсем ничегошеньки не надо. (Опять-таки, не подумайте, что у него все есть.)

Пока я не заметил, что идея работает, что на Марка действует наше красно-черное предложение. Ну то есть действует, но не совсем так, как можно было предполагать. Никакого желания заполучить побольше красных звездочек не заметно. А заметно желание заполнить таблицу. Почти неважно чем. Черные тоже сгодятся. Марк даже просит поставить ему черных звездочек. При этом ведет себя идеально. Ну скучно ему с одними красными звездочками. И он невзначай выделывает что-нибудь заведомо не краснозвездное. Ему не надо даже приз. То есть он опять у нас выигрывает. Выигрывает всегда тот, кому нужно меньше, чем партнеру.

Тем не менее перед сном мы оба стараемся побудить Марка заработать красных звездочек. Из чистой любви к педагогическому искусству. Например, усаживаем его поиграть с Мироном и сами уходим якобы по делам. Марк действительно начал с ним играть. Из соседней комнаты мы прислушиваемся. Мирон заливается, старший брат его исправно смешит. Но и власть показывает.

— Мама обедает, туда нельзя. Кроха-Мироха, я не жадный, но я тебе не дам.

Ну да ладно, главное, что какую-то неделю назад было совсем по-другому. Мирон настойчиво вякал и лез к Марковым игрушкам, а Марк демонстративно и старательно ныл и старался от него увильнуть. Вместе с игрушками, конечно. И вот что интересно: при нас это еще продолжается, а без нас почти прекратилось, стоит только выйти из комнаты.

Я думаю, это потому, что настоящей ревности у Марка не осталось. Пожалуй, он про нее помнит и охотно использует, чтобы воздействовать на нас, если Мирон у меня на руках, то и Марку непременно нужно примоститься и помять брата. А когда не на кого воздействовать, так и ладно, можно и без ревности. Быть добрым — это выгодно и даже естественно.

Еще и поэтому с таблицей ничего не получается. Впрочем, я и сам забываю ее вести, вписывать звездочки и напоминать Марку, что у него есть свобода выбора. Что ему можно быть и плохим тоже. (Мне самому надо поставить большую черную звезду за раздолбайство. Я никогда не умел вести дневник. Да что дневник — ни один ежедневник у меня не прижился.)

Мирон чувствует перемену микроклимата и как может отвечает старшему брату взаимностью. Он всегда рад его видеть и старается показать это. И у него получается все лучше и лучше. В общем понятно, почему Марк поменял свое отношение к Мирону. Потому что тот подрос. Нет, он еще не заговорил, не пытается ходить и не может с Марком играть. Но тем заметнее и забавнее его ухватки из более старшей возрастной категории. Это десятимесячное чмо усердным ползком инспектирует жилплощадь, включая места общего пользования, лоджию и кладовку, и везде выдвигает свои требования.

В этой обстановке Марку все труднее решить, хочет ли он быть большим или все же маленьким, как Мирон. То есть играть ли ему на контрасте или на подобии. Последний тренд тут такой, что Мирон подползает к Марку и пытается встать, держась за него. Он проделывает это только в нашем присутствии, когда Марк всеми силами прикидывается собственным младшим братом. А тот его разоблачает, значит. Маленький вынуждает большого быть большим. Как все-таки у них обоих интуиция развита. В столкновении двух интуиций побеждает более младшая, и Марку ничего не остается, как признать поражение:

— Мирон, ну не надо меня тяпать, потому что ты маленький, а я большой.

Довольно странная логика, по-моему. Как раз большого и надо цапать. Чтобы посмотреть, насколько он маленький.

Борис Филановский