Случается, что больница или санаторий становится первым приютом любви, которой ждал всю жизнь
Так мало времени у женщины, чтобы пожить для себя. Оглянуться, опомниться. Между тем, как с младшим перестала учить уроки и "поступила" в институт, и тем, как старшая переехала к мужу, только успела сделать вдох.
На выдох уже времени нет, потому что появился внук. Опять пеленки и бессонные ночи — подкинули на выходные. Повести к логопеду, почитать сказку. Молодым-то ведь хочется пожить для себя. А она уже что? Бабушка. В ванной сушатся носочки и штанишки, закуплен геркулес, и морковка с вечера натерта для завтрака. А вроде и не успела ничего...
Начало истории нам хорошо известно. Она — золотоволосая красавица, он — королевич Елисей на белом коне, широкоплечий и мужественный. Даже если ровно в 12 ее карета превратится в тыкву, а он трансформирован из лохматого чудовища, охранявшего аленький цветок. В любом случае оба они бесконечно молоды, прекрасны и полны радужных планов. Все описано, и не раз, проиграно и исследовано до мелочей. Что она сказала, как он посмотрел. Занималась заря, волосы развевались на ветру, пел соловей. Он обнял ее сильными руками, она сказала "да". Свадебный кортеж отчаливает, медленный вальс, аплодисменты, кто-то утирает слезы платочком. Занавес.
А там, за занавесом, обычная жизнь. Дети, работа. Магазин — дом. Телевизор. Отпуск на свекровиных грядках. Заготовка огурцов. Уборка, стирка, уроки, отвести-встретить. "Они жили долго, счастливо и умерли в один день..." Принц умер, а Золушка осталась. Одна.
В России статистическая продолжительность жизни мужчин около 58 лет. История страны — история одиноких женщин. Дети где-то, у них своя жизнь, родители состарились и умерли. Вечером кошка и "Вести". Восьмое марта в женском коллективе, всем по цветку от завскладом. Новый год с "оливье" и бутылкой обязательного шампанского у подруги-вдовы. С ее старенькой мамой, болонкой и годовалой внучкой — некуда девать. Семейный праздник. Телефон молчит, и кажется, что уже не нужна никому, а себе не получается — не привыкла.
И дело тут даже не в одиночестве, не в пустой постели. Дело в любви. Чтоб, как раньше, соловей. И заря чтоб занималась. И волосы, покрашенные стойким средством, развевались на ветру. И замирало сердце, а колени дрожали от звонка в дверь. И столько еще не растраченного осталось, в резерве, пока было некогда. И как бы это сейчас... не любовь-весна, половодье, ураган страсти, а любовь-осень. Глубокая, выдержанная и красочная, как сентябрьский лист.
И эту часть истории мы тоже хорошо знаем: "любви все возрасты...", "седина в бороду, бес в ребро..." — про мужчин. А про женщин, знаете ли, стыдливо как-то, мельком. Попробуйте в литературе найдите. Наташу помним, Ростову. Княжну Мери, Татьяну. Каренину, знаем, Анну. А более...старшую возрастную категорию? Кинематограф очень скудно эту тему освещает. "Женщины в игре без правил". Без правил, это когда за пятьдесят. Стыдно должно быть это позднее горение, какая на пенсии может быть страсть? Секс, я извиняюсь? Ну так, чтобы эстетично, картинка покрасивее. И с кем?
Где познакомиться, поговорить, попробовать еще раз. По объявлению в газете? "Женщина (сыну 30 лет), с ч/ю, без в/п..." Для с/о? В магазине, в транспорте, в очереди сберкассы? В этом возрасте "на десять девчонок" по статистике не "девять ребят", а только четверо. Первый — запойный алкоголик. Второй — инвалид. Третий — "понаехавший" бригадир отделочников, у которого в ближнем зарубежье осталась многодетная семья. А четвертому подавай двадцатилетних, потому что как раз бес в ребре...
В поликлинике можно познакомиться, в больнице. У нас в кардиологическом отделении целая армия вдов и просто одиноких женщин. Мы — невольные свидетели анамнеза заболевания и анамнеза жизни. Вот Она — ничего особенного. Уютная, тихая женщина. Мужа не было и нет, пятьдесят шесть, работает в отделе кадров, сын живет отдельно. Помятая больничной подушкой стрижка коньячного цвета, бордовый халат, тапки, теплые носки — ноги мерзнут. Приехала на "скорой" с тяжелым сердечным приступом, гипертонией плюс диабет. Колет сама инсулин уже несколько лет, сахар не проверяет, некогда в поликлинику сходить. Набрала "03" и доползла до двери отпереть, чтоб замок не ломали. Первые дни все переживала, что попала, в чем была, помыться бы. Ночнушка старенькая, застиранная, сын все не то привез, полотенце, вон, взял несвежее. Сейчас ей уже получше, разрешили в ванную сходить. Стоит утром вместе со всеми в очереди в процедурный кабинет кровь сдавать. Там зеркало, прямо у двери. Повернулась. Так посмотрела и так. Что-то там видно? Губы можно бы подкрасить, расчесать на косой пробор. Тапки старые, халатик оставляет желать, надо новое все. Хотя тапочки пусть — удобно по ноге стоптались, а вместо халата хорошо бы пижаму, как у бабули из платной палаты, велюровую, с карманом на животе. И ноги бы прикрылись отечные, в синяках.
А все потому что — Он. Из палаты напротив. Просто сели случайно рядом в столовой, разговорились. У него инфаркт, бронхит хронический. Сюда из реанимации перевели. За шестьдесят, работает инженером. Очки, штаны с лампасами, пачка легкой "Явы" в кармане клетчатой рубахи. Вроде бы разведен, а кто-то носит бананы и йогурт. Дочь? Молодая, красивая. Вчера не удержалась и заглянула в дверь, полюбопытничала.
В палатах душно, они сидят на топчане под пальмой в коридоре. Кроссворд с фрагментами: "Традиционное японское блюдо. Животное из шести букв, впадающее в зимнюю спячку". Осталось три слова отгадать. Она проводила в кабинет, где кардиограммы снимают. Обменялись книжками, Устинову на Незнанского. Он напомнил, что ей к пяти сдавать кровь. Сахар высокий, ничего нельзя, спасибо за грушу, конечно, но... Может быть, чаю? Есть кипятильник, но неудобно как-то: или ему в женской палате пить, или ей в мужской. Ему расширили режим, они прохаживаются по коридору, под ручку. "Подождите...подожди. Никак не приноровлюсь. Не торопись". Не могут на ты перейти, она стесняется, называет по имени-отчеству. Так вот ходят и ходят, и вдруг всем становится ясно, что их двое, они вместе.
Больничное время, которое раньше казалось тягучим, резиновым, сжалось, подобралось и побежало вперед. Только что был завтрак, а уже тихий час. Спать не хочется, не наговорились. Сначала, конечно, про болезни: кто как сюда попал, когда заболел. У него на работе сердце заломило, с начальником поругался. Да-а, вот у нее тоже начальница, если начнет — запасайся валидолом! А он раньше-то здоровый был, прошлой зимой на лыжах с внуком. Внуку четырнадцать лет, большой совсем. Да, а у нее никак не сподобятся, все некогда. Работа и работа, вот у сына уже давление стало подниматься, а говорят, что диабет по наследству передается. Ночей не спит, все думает, как заставить к врачу сходить. А у него мать от диабета умерла, два года дома лежала, не вставала, намаялся. И опять: обед, ужин, таблетки, уколы. Метры по коридору, слово за словом. Жизнь ограничена больничными стенами, как тут узнаешь друг друга? А ей так легко сейчас — слепить, собрать то, что хочется, додумать остальное. Пожалеть и самой прислониться. Вот очки ей починил, нашел где-то отвертку — золотые руки. Заботливый, обходительный. В лифт пропустит, придержит дверь. На завтрак вышла, а его не видать, растерялась, расстроилась. А он вон где, машет из очереди, садись, мол, место занимай, я все принесу. Хорошо! Она сидит, подперев лицо, смотрит, как он ест. Будто сама только что приготовила ему эту кашу и чай заварила.
Ночью я дежурю, они сидят допоздна в холле, кажется, держатся за руки. Тихий-тихий разговор, для двоих. Подслушивать неудобно, спать тоже не загонишь, не пионеры. Времени уже два, мои мысли все приземленные: о ее сахаре да о его режиме. А они о чем сейчас? Он оглядывается по сторонам, быстро целует ее в висок куда-то, пока я отвернулась и отпираю дверь в ординаторскую. Сидят каждую ночь, ему скоро в санаторий, заканчивать реабилитацию. Значит, расставаться. Она вчера плакала даже, невыносимо подумать, что останется опять одна, пусть даже телефонами обменялись... И вот, о чудо! Ей тоже ставят диагноз инфаркта, кардиограммы были такие плохие, теперь понятно почему. Сейчас выправились, можно тоже в санаторий. И она так рада, не диагнозу, конечно, а тому, что с ним, на 24 дня, как в романтическое путешествие. Гулять по аллеям, беседовать, сесть рядом перед телевизором. Первый раз за много лет — настоящий отпуск-праздник! Что там будет потом, в обычной жизни, неизвестно, будут ли они вместе, когда выпишутся? А пока — радостные сборы. Надо к лечащему врачу подойти, уточнить, когда ехать, чтоб вместе, она-то позже в отделение попала. А он шутит, что сам сначала все разведает, приготовит и будет ее ждать. День-два ничего не решают. И она представляет, как подъезжает (неважно, что на "скорой"), а он встречает у ворот...Объятия, поцелуи после разлуки. Как в кино! Раньше с двадцати шагов задыхалась, а теперь прибежала в ординаторскую почти бегом домой отпрашиваться. (Он в это время стоит под дверью, как школьник.) Надо собрать чемодан — "наряды взять", а то сын опять ничего не найдет. Веселая, красивая, глаза блестят. Счастливая женщина...
И нам несмешно, нет. Грустно немного. Такая трогательная пара. Диагнозы только очень серьезные, что у нее, что у него. Страшно загадывать на будущее, но пока впереди счастливая жизнь, длиной в целую санаторную смену или дольше, кто знает? Мы за них рады. Пусть здесь, пусть в больничном коридоре. Всюду жизнь, всюду любовь.