Лучше ли станет страна, если кто-то внушит Шарикову, что он живет в лучшем в мире государстве и являет собой лучший в мире народ?
Проснулся посреди ночи от пьяных криков, поплелся к окну.
— Росси-я-аа! Росси-я-аа! — надрывались они.
Патриотическая истерика густо приправлена исконной матершинкой. Но из футбола в тот вечер — только итальянская лига. "Рома" побил "Милан". С чего бы их так расперло?!
— Россия всех вас!
Далее следовали уточнения, как именно Россия — всех.
Кажется, трое. Средних лет. На работу, видимо, утром не собирались. Да хоть бы и собирались — не до того им было: родина шла у них горлом.
Хмельной люд всегда горлопанил под окнами. Помните шатких дворников в фильмах о дореволюционной России? Бывали дни веселые... Ночная акустика притягивает пьяных и неуспешных. Сочная закусь для сердца. Разбуди квартал, стань центром внимания. По-трезвому и слушать некому, да и сказать, в общем, нечего. А тут:
— Россия-аа, м-ма-аать! Так вас и разэдак!
Кого, простите? Да всех!
Еще вчера они матерились просто так. Сегодня матерятся гражданственно. С горластым патриотизмом, в который так много и весело инвестирует государство — у нас таки состоялось. Ура. Закрыл окно, пошел в ванную за берушами.
— В нашем человеке все должно быть мерзко. Даже патриотизм,— так я подумал утром.
И вспомнил, что столкнулся с этим еще в прошлом году, когда российская сборная обыграла "на Европе" шведов. Город футболило до рассвета. Крики счастья, вой сигнализаций: футбольные патриоты пинали припаркованные на ночь машины. Для аккомпанемента.
Моя машина как раз ночевала в автосервисе, и утро мое началось с погони за маршруткой, которая почему-то развернулась, не доехав до конечной. Догнал на светофоре. Водитель разговаривает по мобильному, обсуждает вчерашние голы. Спросил его через открытое окно: "Вы на маршруте? Можно сесть?". "В парк",— цедит он сквозь зубы.
Следующая остановка метрах в 50, на ней мы оказываемся почти одновременно. Водитель остановился, сажает пассажиров. Обида ужалила меня. Ведь я тоже, тоже ликовал после каждого нашего гола, и — чего уж — чувствовал себя при этом так, будто только что совершил революцию. Или победил в войне. Или покорил космос. Но это вам не космос: выкающий чувак в пиджаке помешал бы смаковать победу.
Вытащил водителя из машины — и растерялся. Что я имел сказать? Выпалил: "Это ты вчера орал? Россия! Россия! Вот, я — твоя Россия. Другой не будет. Я на работу опаздываю, а ты, сволочь, выкобениваешься?!" Водитель тоже растерялся. Так нас, растерянных, и растащили по сторонам.
Я вот что думаю. Какой идеал ни скорми невежде — одно расстройство. Как ни понуждай плебея родину любить — любить ее он будет по-плебейски. Шариков не станет человеком, даже если столуется у профессора Преображенского. Швондер ему не даст. При Швондере можно оставаться Шариковым — не пропадешь. А если швондеровский домком увеличить до размеров государства? А если Шарикову внушать, что он живет в лучшей в мире стране и являет собой лучший в мире народ?
Убить в плебее плебея — прививкой мысли, витамином хорошего вкуса — это, блин, долго. Не время. Никогда не время. Зато для взращивания породы плебеев-патриотов и времени (эфирного), и денег, и мастеров — в избытке. На любом канале — гремит, гудит, воет наш офутболенный партриотизм. Вокруг враги. Покажем им кузькину родину-мать.
Сначала — под красные знамена. Потом — под отстиранный триколор. Когда-то — давай индустриализацию. Теперь — вывози из кризиса. Плебей-патриот незаменим. Есть, конечно, издержки. Но отцам-идеологам из резиденций и элитных квартир это спать не мешает.