Фестиваль танец
В парижском театре Abbesses, филиале Theatre de la Ville, бельгийская труппа Peeping Tom показала спектакль "Сад". Прелесть вуайеризма оценила ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
"Сад" — продукт общинного труда артистов компании Peeping Tom, чье название можно перевести как "Соглядатай". Она появилась на свет десять лет назад, когда танцовщики труппы Алана Плателя — аргентинка Габриэла Карризо и француз Франк Шартье — пустились в самостоятельное плавание. Свой творческий метод они прямо назвали "вуайеризмом", а главным их жанром стала многочастная "семейная сага" с постоянными персонажами, помещенными в различные ситуации: на первый взгляд бытовые, на самом деле — самые что ни на есть экзистенциальные. Сагу можно смотреть несколько вечеров подряд — как сериал, а можно и в розницу — как самостоятельные спектакли. "Сад" — одна из первых серий этого вуайеристского цикла.
На самом деле Peeping Tom не подглядывает: артисты прямо-таки внедряются в тела героев. И делают это так полнокровно и заразительно, что затягивают за собой и зрителей, заставляя увидеть мир глазами своих маргинальных персонажей. Главная героиня "Сада" — 30-летняя карлица, работающая балериной в ночном клубе на окраине Брюсселя. 35-минутный фильм, предваряющий "живое" действие,— это дайджест ее обычной рабочей ночи. Цифровая камера, пляшущая по заплеванным коридорчикам, по сортирам и закоулкам крошечного зала, установлена на высоте 82 см — роста неунывающей Рики, добродушной женщины с взрослым, резко вылепленным лицом и телом целлулоидного пупса. Увиденный глазами карлицы мир выглядит устрашающе: живой лес человечьих ног, готовых тебя затоптать — не по злости, просто не заметив. На выступление Рику выносят в хозяйственной сумке на молнии, а с чувством исполненное белое адажио из "Лебединого озера" вызывает лишь гомерический смех.
Своего рода карликами — уязвимыми и безнадежно одинокими — чувствуют себя в этом мире все. И мужчина (Франк Шартье), вынужденный изображать принца в гротесковом дуэте с лебедем-коротышкой. И его любовница-кокаинистка (Габриэла Карризо), под дозой воображающая себя звездой, а при отходняке представляющая, как ее закидывают тухлыми помидорами. И ангелоподобная девочка-негритянка, извлекающая из арфы небесные трезвучия, а в перерывах между игрой отправляющаяся в заплеванный сортир удовлетворять пожилого распутника. И даже сам старый развратник со спущенными штанами (Симон Верснель), с обескураженной нежностью вопрошающий негритяночку: "Не слишком ли ты молода для меня?"
Рядовая безумная ночь сменяется столь же воспаленным обыденным днем: на сцене театра персонажи фильма отдыхают от трудов в садике уютного дома. При дневном свете ночные фрики оборачиваются семьей обычных буржуа. Ну может, не совсем обычных: мужчина не расстается с бутылкой, умудряясь наполнять бокал за бокалом в любом положении — хоть заплетя ноги кренделем, хоть в падении, хоть стоя на свернутой шее. Его подруга жизни вынимает сигарету изо рта лишь для того, чтобы вклеиться в любовника поцелуем — столь прочным, что их губы не разомкнутся на протяжении всего дуэта, во время которого они испробуют все мыслимые позы совокупления. А покуда молодое поколение ищет спасения от одиночества в сексе, обнаженный отец семейства (тот самый распутник) будет горестно и вдохновенно перечислять, чем он обладал в этой жизни: машины, квартиры, книги, жены, любовницы — являя собой буквальную иллюстрацию истины, что в мир человек приходит голым и уходит из него таким же.
В танцевальном плане Peeping Tom недалеко ушла от обычной техники Алана Плателя. Разве что физиологический экстрим на грани патологии, характерный для спектаклей знаменитого бельгийца, здесь сменился более человечной техникой "физического театра" — когда некая житейская ситуация, ограничивающая телесные возможности (скажем, занятые бутылкой и стаканами руки), диктует все варианты возможных в этом положении движений. В плане же идеологическом Peeping Tom возделывает собственный сад: ни проповедничества, ни гражданского пафоса, ни концептуальной отстраненности, ни даже сладострастия присяжных вуайеристов. Сочувственная, всепонимающая любовь к ближнему переполняет человечный и очень трогательный "Сад", обильно политый юмором и самоиронией. И если для кого-то созерцание члена 65-летнего Симона Верснеля затмит человеколюбие этого спектакля, тот действительно окажется всего лишь недостойным соглядатаем.