Выставка "Москва--Берлин" в немалой степени определила сентябрьские маршруты московского художественного и светского общества. Оно, как известно, всегда готово поступиться радостями, которые сулит бархатный сезон где-нибудь на Крите или Майорке, ради хлопот, которые неизбежно обещает любое масштабное официозное мероприятие. Те, кто обременен соответствующими полномочиями и финансовыми интересами, и те, кто попросту желает поднабраться сплетен или лишний раз пожать руку какой-нибудь знаменитости, — все они вот уже пару недель курсируют из Шереметьева-2 до Тегеля и обратно, пытаясь тем самым хоть в какой-то мере компенсировать вялость московской художественной жизни.
Так что московские клубы и рестораны полны выставочных страстей и пересудов. Даже те, которые к проблемам высокого искусства отношение имеют весьма косвенное. Одним из таких мест оказался клуб "Золотой Остап", детище первого исполнителя роли Остапа Бендера Арчила Гомиашвили. Г-ну Гомиашвили пришла в голову мысль отпраздновать двадцатипятилетие со дня выхода на экраны столь памятной в его творческой биографии гайдаевской версии "Двенадцати стульев". Мероприятие это, как нетрудно догадаться, организовано было с присущим грузинскому темпераменту размахом. Приглашенная публика отличалась некоторой эклектичностью: Иосиф Кобзон и Леонид Якубович соседствовали здесь с Александром Малининым и Геннадием Хазановым, Белла Ахмадулина — с Валерией, крупные преступные авторитеты — с высокими чинами МВД, а военный оркестр — с хором московской синагоги...
Присутствовали, кстати, и знатные грузинские гости — от лиц, обремененных дипломатическими полномочиями, до национальных героев, вроде Вахтанга Кикабидзе или Тамары Гверцители. Их общество украшал и облаченный на сей раз в костюм небесно-голубого цвета Махмуд Эсамбаев — с неизменной звездой героя на лацкане и в столь же неизменной папахе. Последняя, по-видимому, призвана напоминать окружающим о беспрецедентном указе, подписанном Анатолием Лукьяновым и дозволяющем Эсамбаеву присутствовать в головном уборе на заседаниях Верховного Совета СССР.
В "Золотом Остапе" гостей развлекали по полной программе, предложенной в свое время Ильфом и Петровым, — от шахматного сеанса одновременной игры до поиска бриллиантов в итальянском мебельном гарнитуре. А если добавить, что хэппенинг был обставлен костюмированными постовыми, дворниками и уличными мальчишками, то можно вполне вообразить себе всю оторопь жителей соседних домов, высыпавших на улицу и ошалело глядящих на весь этот щедро украшенный "торт".
Впрочем, и здесь обозревателю Ъ посчастливилось встретить людей, поглощенных не только истреблением "Киндзмараули" или "Хванчкары". Ничуть не бывало! Его и здесь подстерегали отголоски берлинских событий, обсуждаемых кем-то из коллег где-то между буфетом и специально по такому случаю оборудованной эстрадной площадкой. Нет, тяга к высокому искусству у нас и впрямь неистребима, даже если по ней ударить такой тяжелой артиллерией, как советская эстрада времен благословенного застоя или лирический репертуар ее перестроившихся наследников.
Разговоры главным образом сводились к теме, полностью определившей интригу берлинской затеи, — теме ложной атрибуции. Дело в том, что составлявшие немалую часть экспозиции работы, относящиеся к русскому авангарду начала века, на деле часто вовсе не имели к нему реального отношения. Иначе говоря, некоторые из картин русских авторов, представленных немецкими собраниями, даже на самый поверхностный взгляд присутствовавших наблюдателей оказывались тем, что на профессиональном сленге принято называть "фальшаками".
Один искушенный специалист даже посетовал, что тема "фальшаков" вообще является весьма животрепещущей для всей нынешней зыбкой российской реальности. С этим нельзя не согласиться: как подчас бывает трудно теперь отличить светского человека от голодного стололаза, просочившегося на чужой праздник с целью перехватить лишний кусок.
По словам посетителей выставки "Москва--Берлин", ситуация и там не отличалась особой корректностью. Правда, главный российский эмиссар, директор Музея изобразительных искусств им. Пушкина Ирина Антонова сделала попытку предотвратить эту неловкость, написав письмо с просьбой не выставлять столь откровенных подделок. Просьба удовлетворена не была. Более того, немецкие коллеги и журналисты на пресс-конференции замучили г-жу Антонову вопросами на самую что ни на есть скользкую тему — о реституции. Впрочем, директриса Пушкинского обладает достаточным жизненным опытом, чтобы уверенно чувствовать себя и в приемной министра, и под огнем журналистских колкостей, и, надо думать, на паркете светской гостиной.
А еще один персонаж берлинской ассамблеи, Евгений Евтушенко, в последнее время несколько утратил уверенность в себе. Впрочем, в столице Германии, почуяв давно позабытый им привкус официоза, он постарался не ударить лицом в грязь. На всех присутствующих произвела сильнейшее впечатление его речь на открытии выставки, закончившаяся призывом немедленно водрузить памятник двум героям, чье влияние на советско-германские отношения последних десятилетий он счел решающим, — Генриху Беллю и Льву Копелеву. Судя по всему, смутные годы развала империи так и не смогли отбить у наших певцов демократии чисто имперской страсти к монументализации.
Чего, кстати, не скажешь о певцах светских утех, никогда не терявших чувства меры и всегда предпочитавших избыточному — умеренное, излишнему морализму — компромисс, а сладкому десертному вину — шампанское brut.
КАТЯ ГОСТЕВАЯ
подписи:
Творчество Дмитрия Александровича Пригова, выступившего на днях в клубе "Кризис жанра" с сольным вечером, несмотря на иронические намеки недоброжелателей, заведомо застраховано от любых кризисов
Оказавшиеся на юбилейном вечере в "Золотом Остапе" Геннадий Хазанов и Махмуд Эсамбаев отменно чувствуют себя в любой компании
Первый исполнитель роли Остапа Бендера Арчил Гомиашвили на сей раз выступил в одном из немногих качеств, в котором его герою выступить так и не довелось, — радушного хозяина. И, по свидетельству Леонида Якубовича, эта роль ему вполне удалась