Фестиваль театр
В Берлине завершился фестиваль "Театртреффен" — показ наиболее значительных постановок прошлого сезона из немецкоязычного театрального пространства ("Ъ" писал о нем 7 мая). В лучших спектаклях фестивальной программы знаменитые режиссеры Андреас Кригенбург и Кэти Митчелл призвали себе на помощь изощренные технические средства — чтобы показать беспомощность человека. Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Когда в начале спектакля "Процесс" мюнхенского театра "Каммершпиле" поднимается пожарный занавес и на сцене зажигается свет, публика непроизвольно издает единый вздох удивления и восхищения — настолько необычна декорация, придуманная режиссером Андреасом Кригенбургом (московским зрителям он запомнился "Тремя сестрами" этого же театра, показанными в декабре на фестивале NET). Всю сцену занимает огромный глаз. Но на его зрачке живут люди. Точно пятна на радужной оболочке — кровать, стол, стулья и фигурки людей. Это комната героя романа Кафки Йозефа К. Режиссер Кригенбург придумал очень эффектный и незабываемый ход: персонажи "Процесса" словно находятся под постоянным наблюдением непонятного "верховного глаза", отражаются и тонут в нем.
Восемь актеров — четверо мужчин и четыре женщины — в этом спектакле демонстрируют чудеса физической подготовки. Мало того что они на вертикальной плоскости должны создавать для зрителя иллюзию вида сверху — почему они не падают, перебираясь со стула на кровать, известно только им, но время от времени огромный зрачок, подобно аттракциону в парке культуры и отдыха, начинает вращаться и к тому же еще менять угол наклона, из вертикального положения принимая горизонтальное. Параноидальный сон Кафки, в котором человек оказывается арестован, обвинен и казнен неизвестно за что, воплощается в этом постоянном движении, от которого, кажется, даже у зрителей начинает ломаться вестибулярный аппарат.
Актеры разобрали между собой всех персонажей "Процесса" без строгой логики списка действующих лиц. В сущности, все они, с подбеленными, тронутыми мертвечиной лицами и в одинаковых черных костюмах рядовых банковских служащих, играют "коллективного" Йозефа К. Сюжетные перипетии "Процесса" не так уж важны в этом спектакле. От него остается в памяти набор сценических "картинок" и ощущение обреченности героя — насыщенное движение в разных плоскостях кончается тем, чем и должно было закончиться: окровавленное тело Йозефа К. оказывается распято на страшном зрачке, оно висит на нем черно-красной кляксой.
За героиней спектакля "Концерт по заявкам" Кельнского театра тоже наблюдает глаз, причем не один, а сразу несколько — это объективы видеокамер. В "Процессе" восемь человек, по существу, играют одного, а в спектакле знаменитого английского режиссера Кэти Митчелл примерно столько же людей на сцене подыгрывают единственной героине. Драма Франца Ксавера Кретца не предполагает на сцене многолюдья. В ней и слова-то не предусмотрены. Весь текст "Концерта по заявкам" — одна длинная ремарка, описывающая последний вечер из жизни госпожи Раш: одинокая женщина приходит вечером домой с работы, готовит себе ужин, слушает по радио тот самый концерт по заявкам, делает мелкие домашние дела, ложится спать, но потом встает — и выпивает смертельную дозу снотворного.
Казалось бы, единственный способ воплотить эту драму одиночества, написанную еще в начале 70-х годов прошлого века,— это натуралистическая актерская игра, таким был, кстати, несколько лет назад очень удачный спектакль Томаса Остермайера в "Шаубюне". Кэти Митчелл подошла к делу иначе. Как иностранка, она решила провести своеобразное театральное исследование жизни в ФРГ тридцатилетней давности. За актрисой Юлией Вайнингер не только наблюдает видеокамера, чтобы передать изображение на большой видеоэкран. На сцене устроена целая съемочная площадка и одновременно звуковая студия. Крупные планы того, что делает руками госпожа Раш, воспроизводит другая актриса, в то время как еще несколько человек по соседству сосредоточенно колдуют над тщательным воспроизведением любых звуков вплоть до малейших шорохов.
Получается, что зритель присутствует при создании фильма. Технически спектакль исполнен виртуозно: не видно ни одного "шва" и вообще не сразу понимаешь, кто именно делает то, что показывают на экране, и откуда приходит тот или иной звук. У Кэти Митчелл (ее полноправным соавтором должен быть назван видеохудожник Лео Варнер) получается, что госпожа Раш доживает свою жизнь в чрезвычайно насыщенной медиасреде, в которой до нее, собственно говоря, никому нет никакого дела. Люди вокруг озабочены маленькими странными действиями, и, по сути дела, все они приближают смерть героини.
Естественно, бытовые детали — баночки на кухне, отрывок из популярной телепередачи, дизайн тарелок, фасон одежды и т. д.— вызывают живейшую реакцию публики. И все же предпринятая "реконструкция" прежней немецкой жизни на самом деле оказывается комментарием к сегодняшней моде на "смерть в прямом эфире". Можно было бы сказать, что взгляд режиссера слишком хитер и циничен для этой камерной человеческой истории, если бы не несколько точных и не умом расчисленных моментов. Вроде финального кадра: крупный план будильника, звенящего до тех пор, пока не кончится завод,— выключить его уже некому.