Неразменный рубль
Неразменный рубль
Вчера комитет премии Андрея Белого опубликовал коммюнике, подводящее итог дискуссии о будущем этой награды. Урегулирован конфликт, три недели будораживший литературную общественность. Не меньшее удовлетворение, чем мирное завершение скандала, доставляет тот факт, что этот скандал в принципе имел место.
Заметные люди — литературные деятели, филологи, критики — выступали с заявлениями, писали полемические статьи, публично схлестывались в интернете. И все это из-за одного рубля. Ну, хорошо — рубля, бутылки водки и яблока (именно так выглядит материальная составляющая премии Белого). Но, в общем, со всей очевидностью — не из-за денег. Про которые мы все уже давно уверились, что именно они — сокрытый (а зачастую — совсем даже не сокрытый) двигатель всего. Так что всякое событие, из этой схемы выбивающееся, представляется прямо-таки изумительным.
Вообще-то в этом смысле премия Белого всегда была явлением отрадным. Пережив за годы своего существования периоды и процветания, и забвения, эта литературная институция всегда оставалась в стороне от меркантильной стороны действительности.
Актуальной эта стойкость стала, конечно, только тогда, когда в нашу жизнь вошли настоящие деньги. Премия же существовала задолго до этого. Она была основана в 1978 году группой ленинградских литераторов, сформировавшейся вокруг самиздатского журнала "Часы". Среди учредителей премии были писатель Борис Иванов, литературный критик и переводчик Борис Останин, поэты Виктор Кривулин и Аркадий Драгомощенко. Вновь учрежденная награда должна была присуждаться за работу по трем номинациям — за поэзию, прозу и гуманитарные исследования (то есть за достижения тех областях, в которых работал Андрей Белый).
Тогда самой важной чертой новой премии была ее неофициальность, обращенность к "иным" ценностям. Ее избирательность, даже "междусобойность" была важной частью ее асоветскости. В некотором смысле эта "домашняя" премия рифмовалась с "квартирными выставками", которые тогда устраивали художники-нонконформисты. Впрочем, отсутствие шорт-листов и некоторая неразбериха с членством в жюри не помешали в первые годы существования премии вручить ее таким ключевым фигурам гуманитарного поля, как, например, Саша Соколов, Евгений Харитонов, Геннадий Айги и Борис Гройс.
В 90-е годы премия несколько лет не вручалась, а потом, в 1997 году, воскресла в модернизированном, можно сказать, отформатированном виде. Обращенность к немассовой культуре никуда не делась — среди лауреатов последних десяти лет Михаил Гаспаров, Владимир Топоров, Михаил Гронас, Сергей Круглов,— но появилась ориентированность на отклик в более широких кругах, чем узкий круг заинтересованных интеллектуалов. Скажем, лауреатов этой — некогда подпольной — премии стали объявлять на специально организованных пресс-конференциях для журналистов. Во многом эти перемены были связаны с привлечением к работе премии молодых литературных деятелей с опытом работы в медиа.
И хотя эти изменения волне можно назвать приспосабливанием премии Белого к новой реальности, но с одним спорить невозможно — ничем коммерческим здесь никогда не пахло. И дело даже не в отсутствующем премиальном фонде, но и в выключенности этой награды из рыночной системы, в принципиальной невозможности ее использования как маркетингового инструмента. (В противоположность, заметим, "большим" литературным премиям, вроде Букера, рассматривающим увеличение тиражей книг-лауреатов чуть ли не как свое главное достижение.) Развитие волне логичное, ввиду завоевывающей все больше сторонников теории, что рынок — это советская власть сегодня.
И вот, три недели тому назад заинтересованная литературная общественность узнала, что комитет премии находится на грани раскола. Что отцы-основатели Борис Иванов и Борис Останин и их коллеги нового призыва Борис Дубин, Глеб Морев и другие не могут договориться в вопросах ротации членов комитета (они же входят в жюри) и введения новых номинаций. И что основатели зарегистрировали на свое имя марку премии, официально закрепив за собой право на принципиальные решения. В ответ на это молодые (точнее, сравнительно молодые) члены комитета выступили с заявлением о том, что премия Белого это "не музейная ценность, а живой организм" и что ради ее сохранения необходимо "сократить до минимума влияние отцов-основателей, чьи бесспорные заслуги перед русской литературой не искупают их глубокой оторванности от ее сегодняшнего состояния".
Став достоянием публичности, эта ситуация вызвала бурный всплеск эмоций. Разгорались дискуссии, предлагались объяснения, бросались оскорбления. Лишь отцы-основатели хранили неколебимое молчание. Но это только придавало ситуации интриги, к тому же у них нашлись защитники. Например, известный критик Вячеслав Курицын обвинил "бунтарей" в "присвоении чужого имущества".
Мне это нравится. То есть не это обвинение, а тот факт, что имуществом наконец-то называют нечто, не имеющее никакого отношения к деньгам и их производным. Что страсти, как в сказке Льюиса Кэрролла, разгораются из-за невидимого или, скорее, неосязаемого пирога.
Вчера члены комитета премии объявили, что достигли компромисса. На уступки со всей очевидностью пошли обе стороны — одни подвинулись по поводу кандидатур в члены жюри, другие, хоть и отчасти — по поводу номинаций. Премия Белого будет существовать и дальше, не потеряв ни одного из своих системообразующих компонентов, как выразился ее лауреат Лев Рубинштейн. Я этому рада. Рада, что все помирились. И рада, что ссорились.