Еще задолго до начала смотра многие объявляли Канн-2009 самым громким фестивалем за последние несколько лет. Небеспричинно: не каждый год в одной программе собираются, чтобы спорить за "Золотую пальмовую ветвь", такие режиссеры, как Педро Альмодовар ("Разомкнутые объятия"), Михаэль Ханеке ("Белая лента"), Энг Ли ("Взятие Вудстока"), плюс сразу четверо великих и ужасных, на счету каждого из которых уже есть по одной "Пальме": Квентин Тарантино с военным трагифарсом "Бесславные ублюдки", Ларс фон Триер с шокирующим антирелигиозным хоррором "Антихрист", Джейн Кэмпион с кинобиографией Джона Китса "Яркая звезда" и Кен Лоуч со спортивно-бытовой драмой "В поисках Эрика". Впечатляет. Последний раз такая же мощная сборная (в которой, впрочем, командной игры нет) на набережной Круазетт была зафиксирована в 1999-м, когда за призы спорили Дэвид Линч, Джим Джармуш, Такеси Китано, Питер Гринуэй, Леос Каракс, тот же Альмодовар. Может, мировой кинематограф набирает силы именно к финалу десятилетия?
Так или иначе, но подобное богатство выбора нередко ставит судей в тупик. В 1999-м президент жюри — канадский режиссер Дэвид Кроненберг совершил радикальный жест: все знаменитости остались с пустыми руками, а основные награды были разделены между никому тогда не известными бельгийскими братьями Дарденнами ("Розетта") и французом Бруно Дюмоном ("Человечность"). Объявить первыми среди равных очевидных аутсайдеров — единственно возможное решение в ситуации, когда на поле слишком много сильных игроков. Вопрос в том, удастся ли президенту жюри 2009 года — прекрасной французской актрисе (и дважды лауреатке Канна) Изабель Юппер повторить сценарий десятилетней давности. И найдутся ли в нынешней программе столь же талантливые и самобытные, но при этом нераскрученные, авторы, как Дюмон и Дарденны.
Во всяком случае первые дни фестиваля мало кого обнадежили. Разумеется, отборщики поставили все наиболее ожидаемые картины на финал смотра и подобное программирование сразу обнажило слабые стороны селекции. Искусственные цветы, выращиваемые нынешним директором отборочной комиссии Тьери Фремо, невыгодно выделялись на общем фоне.
Взять хотя бы китайца Лу Е, который участвует в каннской программе уже в третий раз. Вокруг каждой его картины возникает несусветный скандал: что бы он ни снял, китайские власти немедленно начинают протестовать и требовать отозвать фильм из конкурса. Создается впечатление, что суровые китайские цензоры — полноправные участники продуманной рекламной кампании, без которой работы Лу Е не обратили бы на себя чьего-либо внимания. Та же история и с новейшим произведением режиссера-диссидента, носящим невыносимо вычурное название "Пьянящие ночи весны" (цитата из некоего неизвестного Западу поэта). Тут не только трясущаяся камера, безошибочно указывающая на принадлежность фильма к Высокому Искусству, но и весьма откровенные сцены гомосексуальной любви, приравненной по китайскому законодательству к психическому заболеванию. Правда, сюжет, в котором все несчастливы и любят друг друга безответно, смахивает на тривиальную мыльную оперу, а персонажей с трудом можно отличить друг от друга, но сомневаться не приходится: социально ориентированному жюри такое кино придется по вкусу. Увы, обмануть эстетов и интеллектуалов порой значительно проще, чем обычную публику, которая вряд ли сделает этой картине большую кассу.
Другая, чуть более симпатичная конкурсантка — британская постановщица Андреа Арнольд. Ее фильм "Аквариум" — жесткая история взросления, рассказ о пятнадцатилетней девушке из проблемной семьи, влюбленной в бойфренда своей матери. Временами картина напоминает "Все умрут, а я останусь", во всяком случае героиня актрисы-дебютантки Кэти Джарвис не менее раскованна и трогательна, чем девочки из фильма Валерии Гай-Германики. Тем не менее режиссеру не удается удержаться на чистой ноте правдивой истории, и она ударяется в мелодраму: предмет жаркой любви оказывается подлецом, героиня планирует месть, на горизонте маячит трагический исход... Пытаясь имитировать классика современного английского кино Кена Лоуча, поборника простоты сюжетосложения и социального гуманизма, молодые британцы неизменно попадают в одну и ту же западню: сравняться с мэтром на его территории они не в состоянии. Особенно если мэтр (как в этом году) участвует в том же конкурсе.
Выйти из тени великих режиссеров, которых в Канне сейчас хватает с избытком, очень трудно. Практически невозможно. Разве это реально — быть изысканнее Альмодовара? Провоцировать не хуже фон Триера? Смешить, как Тарантино? В этой бесконечной охоте за новыми парадоксами можно как-то встряхнуть публику, лишь дойдя до последней логической грани и зайдя за нее.
Что сделал, к примеру, каннский лауреат пятилетней давности, кореец Пак Чхан-Ук ("Олдбой") в новейшей работе под названием "Жажда". Обойдясь без очевидного китча и эпатажа, он совместил несовместимое — притчу о религиозном кризисе и вампирский фильм ужасов. Главный герой картины — молодой идеалист, католический священник. Он отправляется в отдаленный африканский монастырь, чтобы стать добровольцем при испытании вакцины от нового вируса, но, напротив, заражается необъяснимой и неизлечимой болезнью. Как выясняется вскоре, болезнью издревле известной: теперь святой отец не терпит лучей солнца и питается исключительно свежей кровью. Постепенно изворотливый Пак добавляет к двум жанровым элементам третий. Он рассказывает о вампиризме как о медицинском случае с любопытством натуралиста, и фильм внезапно оказывается натуралистским очерком в духе Эмиля Золя — интрига полностью повторяет "Терезу Ракен". Выясняется, что мораль той давней притчи по-прежнему актуальна: представления о добре и зле в циничном социуме весьма и весьма относительны, но тому, кто пьет чужую кровь, рано или поздно придется пролить собственную. Старую сказку Пак рассказал на новый лад, применив забавные спецэффекты и не погнушавшись мрачным юмором. Даже если каннское жюри его за это не наградит, то зрители уже поблагодарили. В Корее "Жажда" стала хитом проката, одолев новейшие голливудские блокбастеры.
Однако та киноманская радость, которую испытает любой здравый — и небрезгливый — человек при просмотре "Жажды", не дает ответа на главный вопрос Канна: существует ли альтернатива той системе режиссеров-звезд, которая не дает пробиться на заветную лестницу Дворца Люмьер одаренным новичкам? Или — о ужас!-- этих новичков нет в природе и они не появятся, пока Тарантино с Альмодоваром не сойдут в могилы? А может, система близка к краху, и на это намекали отборщики, поставив на открытие фестиваля легкомысленный и очаровательный полнометражный мультфильм студии Pixar "Вверх", рассчитанный не на рафинированных синефилов, а на широкого массового зрителя? Во-первых, такое кино вовсе стирает разделительную черту между искусством и индустрией — Pixar и "Оскаров" год за годом собирает, и ставит рекорды кассовых сборов. Во-вторых, священной коровы фестивалей — "Автора" — на студии нет в принципе: все фильмы делаются коллективно, командой из двух режиссеров, трех сценаристов и пяти продюсеров. При этом финальный продукт всегда необычен и индивидуален.
Есть, однако, те, кто никогда не смирится со Смертью Автора, объявленной больше полувека назад, но вновь ставшей актуальной. Даже в Америке. Например, Фрэнсис Форд Коппола. Несколько лет назад он заклеймил собственные голливудские достижения, в том числе "Крестного отца", заявив, что те фильмы снимал только ради денег. На старости лет Коппола вознамерился стать по-настоящему независимым, подтверждением чему стал причудливый малобюджетный фильм "Молодость без молодости", снятый почти исключительно в Румынии. Теперь Коппола сделал новое кино: опять без звезд, опять вдали от Штатов (в Аргентине). Ответ Каннского фестиваля был жестоким: "Тетро" отказались брать в конкурс, хотя Коппола — член сверхэлитного клуба, один из пяти дважды лауреатов "Золотой пальмовой ветви". Тогда Фрэнсис Форд неожиданно предложил свою картину параллельной секции Канна — "Двухнедельнику режиссеров", где чаще демонстрируются фильмы дебютантов. Самое место для режиссера, мечтающего обрести вторую юность. "Тетро" поставили на почетное открытие программы, зал на всех трех показах был набит под завязку.
Неудивительно, что на старости лет живой классик вспоминает о самых удачных своих работах — в "Тетро" присутствует не только обаятельно-демонический отец семейства, вполне под стать Марлону Брандо в "Крестном отце", но и два брата, бунтарь-старший и влюбленный в него младший, как в "Бойцовой рыбке". На место Микки Рурка стал Винсент Галло — тоже звезда независимого кино. Подобно той же "Рыбке", изображение здесь черно-белое, изредка мелькают цветные вставки — уже не аквариумные рыбки, а хореографические зарисовки из жизни одной семьи. Все эти самоцитаты более чем логичны. Поразительно другое: режиссер, который мог бы снимать в Голливуде что угодно, приглашая на главные роли самых знаменитых актеров (Том Круз, Роберт Де Ниро, Аль Пачино — никто бы не отказался), намеренно ушел в маргиналы. Его картина настолько не вписывается в рамки, что смотрится причудливо даже в Канне, где никого не удивляют китайские гомосексуалисты или корейские священники-вампиры.
Каннский фестиваль славится умением отборщиков выстроить внутреннюю интригу, которая открывается критикам постепенно. В этом году возникла самая причудливая из мыслимых параллелей: сперва показали мультик "Вверх", в котором 78-летний старикан Карл Фридриксен, привязав к своему дому охапку воздушных шаров, улетал в Южную Америку, а потом внезапно оказалось, что это кино про 70-летнего Фрэнсиса Форда Копполу, который точно так же послал всех куда подальше и улетел снимать в Буэнос-Айрес в поисках иной, волшебной жизни! Живописной, черно-белой, ностальгической (не веришь, когда на экране мелькает дата — "2008-й"), где всегда звучит дивная музыка Освальдо Голихова. Каждый художник, тем более выдающийся, имеет полное право на побег от реальности. Только вот зрители вежливо досмотрят до конца, пожмут плечами и отправятся дальше — поджидать очередного Тарантино.