На прошлой неделе стартовал 62-й Международный Каннский кинофестиваль. Первой сенсацией — еще до начала просмотра — стало назначение председателем жюри актрисы Изабель Юппер. Французы откликнулись на него шуткой: она столько призов взяла в Канне, что могла бы запросто организовать собственный фестиваль.
— До вас Каннский фестиваль возглавляли всего лишь три женщины: Лив Ульманн, Жанна Моро и Франсуаза Саган. Таким образом, вы — четвертая...
— Вы хотите сказать, что это обстоятельство привлекает больше внимания, чем сам фестиваль?
— Нет, конечно. Но интерес оно вызывает.
— Женщина на любом видном посту привлекает внимание. И всегда были дискуссии: сможет ли, потянет ли, не оступиться бы ей... Это вообще один из самых популярных киносюжетов: слабая натура преодолевает все препятствия и становится сильной. Как голливудский супергерой! Господи, какая чушь!.. Для меня такие разговоры бессмысленны, они — плод коммерческой фантазии.
— В Канне вы получали Золотую пальмовую ветвь дважды: в 1987-м за фильм Шаброля "Виолетта Нозьер", в 2001-м — за "Пианистку" Ханеке. С тех пор вы балансируете между этими двумя радикальными режиссерами. У вас железная воля и твердый характер. Французская легкость редко встречается в ваших фильмах, а комедии почти отсутствуют в репертуаре. Что движет вами?
— Интуиция! Она подсказывает, какое выражение придать лицу и положение телу. Мои эмоции не обременены логикой. Чувства незаменимы в актерской профессии, их противоречивость и непредсказуемость необходимы для создания роли. Только когда в голове "состояние пустоты", на экране воплощаются лучшие образы.
— А как быть с этим в вашей теперешней роли — президента фестиваля?
— Вы имеете в виду — с "состоянием пустоты" в голове? Но ведь опыт копится заранее! К тому же я работаю с отличной командой, все исключительно талантливые люди.
— Судя по вашим актерским работам, у вас категоричный характер. Значит ли это, что вашими фаворитами станут бескомпромиссные фильмы и режиссеры?
— Пусть пока это остается сюрпризом. Жизнь ведь не кино, где все обозримо и интрига вместе с фильмом. В жизни все по-другому. Я, например, боюсь замкнутого пространства. В широком смысле: если верить психологии, мы все нуждаемся в зависимости от чего-либо или от кого-либо — это пережиток состояния ребенка в утробе матери. В этом состоянии мы чувствуем себя в наибольшей сохранности. Поэтому многие люди жертвуют свободой и переходят из одной зависимости в другую, сами того не замечая. А я этого боюсь.
— Творческие профессии — это ведь тоже зависимость, только не от других, а от самого себя, от таланта...
— Знаете, я не терплю людей, которые называют себя художниками, творцами. Как будто у художника нет слабостей, как будто он не ест, не сморкается, да и простуды у него, как у высшего существа, не бывает... Особенно раздражают подобные разговоры среди актеров и режиссеров. Живописцы или композиторы куда скромнее: они одиноки и заняты тем, что создают, а не тем, как они выглядят. Если Шаброля или Ханеке назвать творцами, первый посмеялся бы надо мной, а второй наградил бы гробовым молчанием.
— Кто же они?
— Люди, которые делают свою работу.
— Фильмы режиссеров, с которыми вы брали призы в Канне — Клода Шаброля и Михаэля Ханеке,— далеки от развлекательного кино. Подчас из-за своей многоплановости и психологичности они понятны лишь немногим интеллектуалам. Вы их за эту сложность цените?
— Меня не привлекает эффектное психологическое кино. В фильмах Ханеке и Шаброля часто завораживает какой-то отдельный, труднообъяснимый аспект. Например, на роль Эрики ("Пианистка".— "О") я согласилась из-за музыкальности фильма. Вообще, как режиссер Ханеке каждое изменение в сюжете или в настроении своих героев передает с помощью мелодий или отдельных нот. Например, когда Эрика наблюдает своего ученика и будущего любовника за игрой на пианино, то понимает, что если они будут вместе, то он будет любить ее как музыку Шуберта, которую он играет в тот момент. Его исполнение выражает завоевание и соблазн, не любовь. С этого момента она словно во власти этого мужчины, влюбляется в него и тут же начинает ненавидеть. Эта музыкальная сцена выражает больше, чем любой диалог. Поэтому мне кажется, что музыкант может достичь совершенства в творчестве, а актриса нет.
— На ваш взгляд режиссер аудиторию учит?
— Да, может быть. Такое кино обычно недолюбливают — слишком много волнений, вопросов, информации. Зритель ищет отдыха в кино. Его можно понять. Но развлечение в конце концов вызывает равнодушие, а фильмы Ханеке не дают забыться и отдохнуть.
— Иными словами, они влияют на психику?
— Не случайно кино и психоанализ возникли почти в одно и то же время. Экран показывает то, что мы никогда не решились бы и не имели возможности подсмотреть. Кино открывает нам занавес реальности, мы ищем в нем правду. Не настоящую, конечно, сконструированную. Но ведь мы не можем позволить себе прожить тридцать жизней и испытать все ошибки на своем собственном опыте.
— Мне кажется, что актеры могут...
— Разговоры об актере как жертве эмоций мне так же невыносимы, как и самовознесение режиссеров-творцов. Неправда, что игра — это экстаз, эмоциональное перенапряжение, которое отнимает всю жизненную энергию. Для меня игра — внутреннее путешествие, во время которого пытаешься "достичь" зрителя, поэтому моя игра скорее нейтральна. Ей не свойственны преувеличенные жесты и эмоции. Мне претит, когда кино состоит из ряда ярких картин, постоянно бьющих в глаза. Кино — то, что скрыто от глаза, а не выставляется напоказ. Если режиссер считает, что он все вложил в один фильм и все в нем сказал, то он не сказал ничего.
— Скажите несколько слов о русском кино.
— Не могу ответить однозначно. Русское кино, как и литература, привлекательно и загадочно, часто тяжело для восприятия. Но ведь все зависит от того, кто воспринимает, от того, как человек смотрит на мир,— так же точно он воспринимает и все вокруг себя, включая кино. Для кого-то картины Тарковского могут показаться легкими и прозрачными, для кого-то непонятными и необъяснимыми. Вам самим решать, каким путем идти.