Внесение поправок в Конституцию — первых с момента ее принятия в 1993 году — стало одним из самых значительных событий первого года президентства Дмитрия Медведева. Увеличение сроков полномочий главы государства (с четырех до шести лет) и Государственной думы (с четырех до пяти лет), а также введение ежегодного отчета правительства перед нижней палатой Федерального собрания было поддержано законодателями. Председатель Конституционного суда ВАЛЕРИЙ ЗОРЬКИН не видит в принятых поправках ничего противоречащего основам конституционного строя, но полагает необходимым внести в законодательство норму, по которой орган конституционного контроля смог бы проверять предлагаемые поправки к Основному закону.
— В своей недавней публичной лекции о кризисе правового государства вы фактически оправдали "элементы авторитаризма, присутствующие в управлении страной". Вы считаете, что президентская и исполнительная власть РФ сегодня нуждается в такой идеологической поддержке?
— Я этим не руководствовался, а выступал как исследователь. Из-за обвинений с Запада упоминания слова "авторитаризм" у нас боятся как черт ладана. Но я считаю, что власть в любом цивилизованном государстве сегодня устроена как смесь демократических начал и некоторых элементов авторитаризма на практике. Именно элементов авторитаризма, а не авторитаризма как политического режима в целом. Под "авторитарными элементами" я имею в виду ту дозу осуществления власти, которая потенциально есть в любом режиме. Они были в парламентской республике ФРГ Конрада Аденауэра в период денацификации, сразу после падения нацистского режима. Были они и при другой форме правления — близкой к президентской, во времена Шарля де Голля. И при чисто президентской модели в США — например, во времена Франклина Рузвельта. А как Джордж Буш послал войска в Ирак? Я говорил, что не надо бояться выражения "авторитарные элементы", потому что иначе мы уподобляемся мольеровскому Журдену, который всю жизнь говорил прозой и вдруг с удивлением узнал об этом. Формально в Австрии очень сильные полномочия президента, но де-факто власть действует по модели парламентской республики, потому что сильные президентские полномочия дремлют, не используются.
Де Голль и Миттеран по-разному пользовались одной и той же конституцией. Ельцин после 1993 года и Путин тоже действовали по одной Конституции. Но вопрос в другом: какова пропорция? Если власть превращается в авторитарную, то демократия становится прямой линией, а что она означает на осциллографах, известно.
В современной России некоторые элементы авторитаризма — это элементы практики перехода от неправового прошлого к новым демократиям.
— Чем сегодня измеряется передозировка использования власти?
— Критерием служит защищенность прав и свобод человека и гражданина, сбалансированность основных социальных начал: свобода, закон, власть и господство права как общая цель. Пример — октябрь 1993 года, когда Конституцию расстреляли из танков...
— Но ведь Конституцию можно изменить. Как часто, с вашей точки зрения, допустимо ее пересматривать?
— Лучше бы ни разу. Мы только в самом начале нашего движения, у нас многое противоречит Конституции. Но наша Конституция, несмотря на большие недостатки, идеальна в смысле нормативности. Она предписывает, что власть должна быть разделена на основе права, а не по византийскому варианту "разделяй и властвуй". Она декларирует права человека как самоценность. Она предполагает народовластие — конкурентную демократию, а не демократию в кожанке с маузером. Без этих трех составляющих Конституция станет другой. Сороковую симфонию Моцарта можно исполнять по-разному, но она не должна превращаться в траурный марш.
— Может ли Конституционный суд проверять конституционность поправок, внесенных в Конституцию?
— У нас нет такого права, поэтому ответственность за все издержки изменений лежит на политиках, они могут даже разрушить идею Конституции. А Конституционный суд должен действовать в рамках той конституции, которая ему задана. Он может истолковывать ее, но не может сделать другую конституцию. Я думаю, что сегодня пришло время изменить закон о механизме внесения в нее поправок. Потому что изменения и нормы могут быть внесены в статьи Конституции, которые находятся за пределами глав об основах конституционного строя, но противоречат этим основам. 16-я статья Конституции это запрещает. Чтобы обезопасить общество и законодателя от принятия неконституционной нормы, введение новой поправки должно проверяться с помощью органа конституционного контроля. Потому что, когда она принята и утверждена, уже никто не может ее проверить.
— Кто, с вашей точки зрения, должен внести такой законопроект?
— Это может быть любой орган власти, обладающий правом законодательной инициативы. Я думаю, президент как гарант Конституции, прежде всего должен быть заинтересован в механизме, который застраховал бы ее от разрушительных норм. Вспомните 1993 год, когда у нас был оппозиционный президенту парламент.
— Вы считаете, предложенные меры гарантируют невозможность перехода к авторитарному режиму?
— С юридической точки зрения этого будет достаточно. Все остальное — в пределах целесообразности. Вы можете бесконечно изобретать ножны. Но вы же не запретите владельцу использовать нож. Он может этим ножом хлеб резать и бутерброд маслом намазывать, а может человека убить.
— Если бы вы могли проверить недавно принятую поправку к Конституции об изменении президентского срока, какое решение вы бы вынесли?
— Думаю, тут ничего страшного не произошло, потому что эта поправка никак не затрагивает сути президентской власти, ее правового характера. Что касается отчета правительства перед парламентом, то это мог бы быть и сложившийся конституционный обычай. Равно как и формирование правительства на основе парламентского большинства.
— В 2006 году КС перетолковал собственное решение десятилетней давности, признав конституционность отмены губернаторских выборов. Вы собираетесь и дальше применять тезис о том, что позиции суда могут уточняться либо изменяться с учетом актуальных социально-правовых условий?
— C юридической точки зрения отступления от Основного закона страны и от наших позиций не было: Конституция не предписывает, чтобы губернаторы избирались. К тому же губернаторы не "назначаются", как часто говорят, а получают полномочия очень сложным путем. Во всяком случае, во времена Владимира Владимировича не было ни одного губернатора, назначенного вопреки мнению законодательного собрания, хотя в то время, когда появился новый закон, в некоторых региональных парламентах большинство еще принадлежало коммунистам. С точки зрения абстрактной демократии новый вариант менее демократичен. Но он адекватен конкретно историческим условиям, связанным с неразвитостью гражданского общества, отсутствием прочной многопартийной системы, широко распространенным правовым нигилизмом и т. п.
— А формирование федеральной элиты из однокурсников, бывших подчиненных и другого ближайшего окружения адекватно времени?
— Я бы не преувеличивал значения этой проблемы. То, что в рубке политического корабля могут быть бывшие сокурсники, участники одной футбольной команды и т. д., естественно, потому что они знают друг друга и могут друг другу доверять. Главное, чтобы это осуществлялось в рамках Конституции и права. Практика других стран показывает, что это обычное явление.
— Как продвигается, на ваш взгляд, судебная реформа?
— Ее невозможно осуществить в отрыве от правовой реформы: изменение институтов и процессуальных механизмов должно соединиться с трансформацией правосознания. Основы предусмотренного Конституцией нового судебного механизма уже сделаны. Остальное, я думаю, долгий процесс.
— Как вы относитесь к возможности переезда Верховного и Высшего арбитражного судов в Петербург?
— У меня такой информации нет. Есть такое шутливое изречение: чем вас больше меньше, тем нам больше лучше.
— Между Конституционным, Верховным и Высшим судами периодически обостряется конкуренция. Нужен ли стране один высший орган судебной власти?
— Раз есть разделение, есть и конкуренция, есть споры, недопонимание, публичные и непубличные дискуссии, закулисные, так сказать, речи и поведение. Я думаю, Конституционному суду никаких новых полномочий, кроме тех, которые я уже назвал, не нужно. Логически приоритет у нас и так есть: если Конституционный суд выносит решение о неконституционности нормы, то, по крайней мере, должны быть пересмотрены все судебные решения, по которым обратились заявители, а также все дела, по которым решения вынесены, но не исполнены.
— В апреле прошлого года пленум ВАС принял постановление по 169-й статье Гражданского кодекса, ограничив применение механизма конфискации в налоговых спорах. А Конституционный суд еще в 2004 году высказал противоположную позицию по применению этой статьи. 2 декабря прошлого года председатель ВАС Антон Иванов заявил в интервью "Ъ", что, даже если Конституционный суд свою позицию подтвердит, ВАС своей не изменит. В тот же день на съезде судей вы призвали коллег к "конституционной сдержанности". Что вы имели в виду?
— Я говорил о том, что не следует проявлять излишнюю активность в вопросах, которые находятся на грани юридической целесообразности. Надо смотреть, какая погода на дворе. Я не подразумевал при этом Антона Александровича. Но считаю принципиальной задачей приведение практики высших судов к единству. С этой точки зрения Верховный и Высший арбитражный суды не могут толковать нормы материального права в противоречии с их конституционным смыслом, который может выявлять только Конституционный суд РФ. Мы, в свою очередь, не должны вторгаться в деятельность других высших судов и проверять постановления их пленумов. Но косвенно нам приходится выяснять, какой смысл суды придали норме в ее правоприменении, предписанном пленумом. На мой взгляд, решения пленумов фактически исполняют роль судебных прецедентов. В некоторых странах у конституционных судов есть прямые полномочия такого рода прецеденты проверять.
— Тем не менее вопрос о 169-й статье ГК так и повис в воздухе, поскольку в декабре прошлого вы отказались рассматривать по существу уточняющий запрос налоговиков. Что означало ваше молчание?
— Это была не очень удобная ситуация, и суд вышел из нее деликатно. Если проблема не будет в ближайшее время решена на законодательном уровне, я не исключаю, что Конституционный суд еще с ней столкнется и рассмотрит по существу.
— Как обстоит дело с неисполненными решениями КС по корректировке законов?
— Ничего не изменилось. Вместо 13 не исполненных Думой позиций я отметил в последнем письме 20. Но мы стараемся достигнуть определенного взаимопонимания с парламентом, чтобы не запускать вирус недоброжелательства. Например, мы сказали деликатно, что возможность пятикратного пересмотра в надзоре решения судов общей юрисдикции — это абсурд и надо его реформировать. Законодатель реформировал, разрешив пересматривать решения трижды. Я надеюсь, что в ближайшее время он пойдет дальше по пути, предначертанному Конституционным судом, иначе не избежать нового дела. Ведь что будет в голове у бизнесмена, если у него нет уверенности, что через шесть лет его дело не будет снова пересмотрено и собственность у него или его наследников снова не отнимут? Поэтому-то наши граждане так часто обращаются в Европейский суд, не прибегая к отечественным высшим судебным инстанциям.
— А как вы относитесь к проблеме многократного выдвижения обвинений против Михаила Ходорковского и Платона Лебедева фактически по одному и тому же делу?
— Я не могу это комментировать, поскольку вопрос о проверке конституционности норм в связи с подобного рода ситуациями может стать предметом рассмотрения в Конституционном суде.
— Вы же решились комментировать российско-грузинский конфликт, заявив журналистам, что Россия выполняла свои конституционные обязанности. Почему вас не остановила возможность рассмотрения этого вопроса в Конституционном суде?
— Такой запрос к нам поступить не может, потому что Конституционный суд не рассматривает эти проблемы.
— Но ведь Конституционный суд рассматривал аналогичное дело, когда Борис Ельцин, не дожидаясь решения Совета федерации, ввел войска в Чечню, чтобы не допустить эскалации насилия. И вы тогда написали особое мнение, не согласившись с коллегами, признавшими это решение конституционным.
— Я считал, что у нас не было сведений о чрезвычайном характере этой ситуации, которые мотивировали бы немедленное вмешательство. К тому же Ельцину ничто не мешало потом все равно обратиться в Совет федерации. Здесь же факты нападения и жертв были подтверждены не только российской стороной, но и американскими агентствами, которые ссылались на спутниковые разведданные США. Я считаю, что в условиях, когда у государства есть неопровержимые доказательства ведения военных действий, которые могут привести к массовой гибели его соотечественников, оно вправе использовать концепцию принуждения к миру.
— Вы не жалеете о том, что раньше Конституционный суд мог сам инициировать рассмотрение дел, а сейчас у вас такой возможности нет?
— Это очень позитивно. И с учетом моего собственного опыта, и с учетом природы конституционного правосудия. Когда есть такое полномочие, процессу его использования обязательно будет придан политический аспект.
— Вы часто выносите решения в пользу граждан по различным делам, за исключением вопросов государственного устройства, где поддерживаете позицию власти. Чем мотивируется такой ограниченный либерализм?
— У Конституционного суда не было и не может быть никакой заданности по этим вопросам. Возьмем, например, проблему политических партий. Когда Конституционный суд не разрешил создание партий по региональному принципу, мы исходили из того, что в наших конкретно исторических условиях любая региональная партия неизбежно превращается в этническую и неизбежно в религиозную,— представьте себе Кавказ. Как вы считаете, таким решением мы поддержали власть или защитили граждан от угроз конфронтации?.. Поэтому я бы не упрощал проблему.
— Распространено мнение, что англосаксонская модель демократии потерпела фиаско, поскольку привела к кризису. Вы с этим согласны?
— Правовое государство у них вступило в кризис. Если стали возможны финансовые пирамиды, о которых Мавроди и не мечтал, виновато государство, которое не обеспечило контроль. Но кризис и катастрофа — это разные вещи, хотя Обама уже говорит об угрозе катастрофы. Однако конституцию США я по-прежнему считаю наиболее оптимальной моделью, потому что в ней отсутствует механизм "премьер--президент".
— В Конституционный суд уже поступают заявления, связанные с кризисом?
— Резко возросло количество жалоб, связанных с налогами и социальными проблемами. Но думаю, это связано не с кризисом, а с прошедшей монетизацией и с нестабильностью налогового законодательства.
— Конституционное правосудие должно стоять на страже интересов государства или личности?
— Если под государством иметь в виду личности, соединенные под политической властью и под главенством права, то тогда не нужно противопоставлять "или-или". Нужно и то и другое. Конечно, не забывая о том, что приоритетом является правовая часть свободы человека. Конституция, как и вся правовая система,— это рамки. Любые отступления ведут к разрушению общества. Еще древние греки говорили, что вне права и вне государства могут жить только боги и звери.