После бойни, устроенной майором Евсюковым в московском супермаркете, появились утверждения, что вот раньше-то, при советской власти, ничего подобного не случалось. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов обнаружил в архивах множество документов, доказывающих обратное.
"Избираемые из худшей части населения"
Стражи порядка на протяжении столетий оставались головной болью для отечественной верховной власти, поскольку их отношение к службе всегда оставляло желать много лучшего, а результаты борьбы с преступниками не выдерживали никакой критики. Именно поэтому Петр I, устав угрожать городским и сельским стражникам самыми суровыми карами за нерадивость, передал несение полицейской службы в городах расквартированным там полкам. А полицию в строящейся новой столице Петербурге сформировал из армейских солдат и офицеров.
Каждый следующий самодержец пытался кнутом и пряником заставить полицейских качественно нести службу, но в ответ в качестве оправдания слышались бесконечные, хотя и справедливые жалобы на низкие заработки стражей порядка, чем и объяснялось нежелание способных и разумных людей поступать на службу в полицию. Мало того, в Российской империи к середине XIX века сложился порядок, когда солдат, замеченных в дурном и преступном поведении, вместо того чтобы отдать под суд, отправляли в полицейские команды.
Существенные перемены, казалось бы, должны были наступить при Александре II, который всерьез взялся за очищение и улучшение рядов стражей порядка. Прежде всего, император в 1859 году приказал направлять в полицию только нижних чинов отличного поведения. А три года спустя устроил невиданное до тех пор повышение денежного содержания полицейским чиновникам. Уездному исправнику положили очень значительное по тем временам содержание — полторы тысячи рублей в год, к которым прибавлялись выплаты на канцелярские расходы и деньги на съем квартиры там, где не имелось служебной. Значительную прибавку получили и помощники исправников, становые и городские приставы и прочие полицейские чины. Даже рядовые канцеляристы стали получать 200 рублей в год, которых хватало на скромное, но безбедное существование чиновника с семьей.
Однако в 1881 году, когда член Государственного совета сенатор Михаил Ковалевский отправился инспектировать поволжские и уральские губернии, положение оказалось тем же, что было в стародавние времена. Правда, на должности исправников, как отмечал сенатор в своем докладе, удалось привлечь весьма образованных людей. Но огромное количество обязанностей и обильный поток поручений и бумаг из губернии и столиц приводили к тому, что исправники перекладывали все дела по борьбе с преступностью на своих помощников, те — на приставов, и в итоге расследованиями тяжких преступлений занимались малограмотные стражники, а то и вовсе сельские полицейские, выбиравшиеся крестьянами из своей среды.
"Все полученные при ревизии сведения и отзывы местных полицейских властей,— говорилось в докладе Ковалевского,— единогласно свидетельствуют о крайней неудовлетворительности состава и деятельности чинов сельской полиции. Неграмотные, не получающие, за редкими исключениями, никакого вознаграждения за свою службу и избираемые обыкновенно из худшей части населения сотские и десятские не только не исполняют тех многосложных обязанностей, которые возлагаются на них законом, но большею частью не имеют понятия об этих обязанностях; не только не содействуют чинам общей полиции в раскрытии и обнаружении преступлений и не помогают им в надзоре за порядком, безопасностью и благоустройством в селениях, но, напротив того, нередко заботятся о том, чтобы скрыть от глаз правительственной полиции следы преступлений, существующие в селениях беспорядки... Те немногочисленные обязанности, которые на практике несет сельская полиция, выполняются ею настолько неудовлетворительно, что, например, побеги арестантов, пересылаемых под охраной сельской стражи, повторяются постоянно, а иногда даже встречаются случаи, что чины сельской полиции, отправленные для сопровождения арестантов, отпускают их, отдавая даже арестантам на руки бумаги, при которых они пересылаются".
Как свидетельствовал Ковалевский, в городах дело обстояло не лучше: "Главное назначение полицейских служителей в городах заключается без сомнения в отправлении так называемой наружной полицейской службы, т. е. в охране внешнего порядка, спокойствия и безопасности на улицах, площадях и в других публичных местах. Число полицейских служителей во всех почти уездных городах Казанской и Уфимской губерний так недостаточно и состав их настолько неудовлетворителен, что если бы даже они употреблялись только для наружной полицейской службы, то и в таком случае едва ли какой-либо из городов, подведомственных уездной полиции, мог бы считаться достаточно обеспеченным в отношении внешней своей охраны".
Главной причиной, как всегда, называлось низкое денежное содержание, ведь с 1862 года, несмотря на инфляцию, его не пересматривали. И по той же причине все полицейские — от сельских десятских до полицмейстеров в столицах — практически открыто брали взятки, а чины сыскной полиции крышевали лавки и кабаки, бесхитростно грабили по ночам припозднившихся прохожих и сами же потом спускали расследуемые дела на тормозах. На этом фоне воровство вещей у задержанных выглядело сущей мелочью, за которую наказывали просто порицанием.
В те годы на любой факт стрельбы власти, перепуганные терактами революционеров всех мастей, реагировали очень нервно. К счастью для обывателей, далеко не все полицейские, особенно сельские, были вооружены. Так что ни в чем не повинных людей полицейские убивали довольно редко.
"Сознательные прохвосты и негодяи"
Совсем иной картина стала после революции. Созданные 30 октября 1917 года (по старому стилю) первые красногвардейские милицейские отряды боролись не столько с преступниками, сколько с представителями свергнутых классов и прочими людьми, сочтенными врагами диктатуры пролетариата. Причем в выборе средств первые защитники революционного правопорядка ничем себя не ограничивали.
"12 ноября,— писала петроградская газета "День" о предстоящих выборах в Учредительное собрание,— живописец Михайлов, везший заказанные ему Петроградским торгово-промышленным союзом 8 вывесок с призывом голосовать за партию народной свободы, был остановлен на Троицком мосту группой красногвардейцев. Последние отняли у Михайлова вывески и побросали их в Неву. Михайлов попробовал протестовать, заявив, что он рабочий и что красногвардейцы лишили его заработка, отняв вывески, за которые он денег еще не получил. В ответ красногвардейцы набросились на Михайлова и избили его до полусмерти. Ударом приклада у Михайлова сильно повреждена рука. Кроме того, ему разбили глаз, выбили два зуба и проломили голову".
А избранных в Учредительное собрание оппозиционеров Шингарева и Кокошкина убили при деятельной помощи охранявших их красногвардейцев-милиционеров.
"Еще за два дня до перевода А. И. Шингарева и Ф. Ф. Кокошкина из Петропавловской крепости в больницу,— сообщали газеты,— первый городской районный совет раб. и солд. деп. был оповещен о том, что ему поручается организовать перевод узников и охрану их. В распоряжении совета имеется отряд красногвардейцев, старшим которых считается некий Куликов. Когда было получено распоряжение 6 января командировать красногвардейцев для перевода А. И. Шингарева и Ф. Ф. Кокошкина из крепости, то Куликов назначил для этой цели красногвардейцев, прикомандированных из Выборгского района к первому городскому району; в качестве разводящего и старшим был назначен солдат-инструктор главного штаба, красногвардеец Басов... Басов, сопровождавший убитых из Петропавловской крепости в Мариинскую больницу, показал, что он оставил в коридоре караул и отправился в штаб красной гвардии, но на углу Кирочной и Литейного проспекта они встретили группу матросов, которые предложили Басову отправиться с ними пить чай. Басов отправился с этими лицами потом в больницу, откуда в то же время заведующим городским штабом, старшим красногвардейцем Куликовским было приказано увести оставленный ранее караул. Басов зажег керосиновую лампу, стоявшую на столе в швейцарской больницы, и проводил неизвестных лиц, которые с ним пришли, в палаты, где находились А. И. Шингарев и Ф. Ф. Кокошкин. По словам Басова, А. И. Шингарева душил какой-то матрос-эстонец, а остальные в это время в А. И. Шингарева стреляли. Убийцы подарили Басову кожаную тужурку А. И. Шингарева".
Понятно, что в такой обстановке о борьбе с наводнившими Петроград бандитами говорить не приходилось. В 1920 году, например, в городе зафиксировано 5059 краж со взломом, 2880 бандитских налетов, 5396 прочих краж и 112 убийств. В следующем году преступность значительно выросла. Только убийств зарегистрировали 190. А милиция из 590 уличных постов, существовавших до революции, обеспечивала постовыми от силы 40-60.
Как и в царские времена, недостатки в работе и широко распространенное взяточничество объяснялись материальными трудностями. В протоколе выступления начальника Петроградской губернской милиции Серова перед подчиненными в 1921 году говорилось:
"Касаясь материального положения вообще, тов. Серов указывает на срочную необходимость улучшения быта милиционера, т. к. при существующих условиях пайка, обмундирования и жилища милиционер трудовой семьи, даже честный и стойкий, стоя на посту и исполняя свои служебные обязанности, ежечасно подвергается опасности соблазна и изыскания второстепенных способов существования, что наблюдается очень часто, это недопустимо".
В качестве основного средства борьбы с недостатками, кроме действительно необходимого подъема уровня жизни милиционеров, решили провести чистку милицейских рядов от засоряющих их элементов. В стенограмме другого выступления Серова записано:
"Тов. Серов говорит, что состав милиции не совсем соответствует своим задачам, есть % честных беспартийных товарищей и % идейных товарищей коммунистов, это 1-я группа, которая является ударной, 2-я группа — сознательные прохвосты и негодяи, которые скрываются в милиции, и 3-я группа — слабая, забитая, никуда не могущая уйти из ее рядов по разным причинам. Вот каков состав Красной милиции, блюстительницы порядка и народного спокойствия".
И далее:
"Таким образом, милиция была и разута, и раздета, и плюс ко всему голодна, способна идти на преступления. Вот общее состояние милиции до сего времени, а теперь перейдем к созданию нового аппарата, к чему уже приступлено, согласно приказа милиции Республики и постановления ВЦИК о переутомленности работников и замене их новыми".
В результате преобразований численность милиции сократили почти вдвое, смогли увеличить пайки и даже более или менее сносно одеть. Вот только на качестве защиты граждан это почти не сказалось. Начальник питерского угрозыска Беляков на общегубернской конференции милиции в 1922 году сетовал:
"Опытных работников очень мало осталось. В центре Уголовного Розыска имеется всего 10 человек прежних работников-агентов, и не самой высокой марки, но все они являются просто чиновниками и своей, так сказать, инициативы не проявляют и организационного опыта не дают и вообще не дают того, что им предписывается. Эта публика чрезвычайно тупая и без всякого проявления инициативы".
Не удалось решить и еще одну важную проблему. Во время Гражданской войны у красногвардейцев-милиционеров для нужд фронта забрали все более или менее новое оружие и вооружили их старыми и крайне изношенными винтовками системы Бердана. Милиционеры жаловались, что на холоде в них невозможно вставить патрон и выстрелить. Но после долгих просьб милиция получила немецкие револьверы, к которым не прилагались патроны, и совет — покупать боеприпасы на рынке, где продавалось абсолютно все. Ну а поскольку денег на эту операцию советская казна не выделяла, их добывали путем ограбления граждан и получения взяток от частных торговцев. Петроградские власти, к примеру, сетовали, что никаким образом не удается победить запрещенную торговлю с рук на улице. Милицейское начальство не раз предписывало подчиненным очистить улицы от частных продавцов, но милиционеры раз за разом ничего не предпринимали.
По всей стране наблюдалась абсолютно та же картина. На Дальнем Востоке милиционеры жили, облагая данью контрабандистов и китайцев, владевших опиекурильнями, а в сельской глубинке милиция крышевала самогонщиков, получая свою долю натурой. Повальное пьянство, в свою очередь, вызывало желание покуражиться над подотчетным населением, и в сводках происшествий регулярно сообщается о том, что пьяный начальник милиции изнасиловал пришедшую с заявлением гражданку или избил крестьянина, не пожелавшего поделиться самогоном. При этом упоминания об убийстве милиционерами ни в чем не повинных граждан в сводках 1920-1930-х годов встречались крайне редко, скорее как исключения. Дело, по всей видимости, заключалось в том, что любого застреленного спьяну гражданина страны одним росчерком милицейского пера можно было превратить в контрреволюционера, кулака, пособника банд и т. д. и оформить как убитого при задержании. А в крайнем случае затянуть следствие на долгие месяцы, чтобы о преступлении успели забыть. Ведь всерьез проверять такие случаи начали только после окончания Великой Отечественной войны.
"Поставил его на колени и расстрелял"
Что стало причиной столь пристального внимания партии и правительства к преступлениям милиционеров, можно только предполагать. После войны началось закручивание гаек, чтобы заставить народ-победитель вернуться в прежнее, очерченное вождем русло жизни, и от успеха наведения порядка в самом близком к населению правоохранительном органе — милиции — зависел успех всей кампании. Не последнюю роль сыграло и соперничество руководителей карательных служб, боровшихся за внимание и благоволение Сталина. Так что все чрезвычайные происшествия в милиции стали расследоваться с особым пристрастием. А попытки скрыть их довольно жестко пресекались.
Так, в 1945 году Прокуратура СССР вмешалась в дело бывшего начальника Золочевского райотдела НКВД УССР Михайлова и обеспечила доведение его до приговора военного трибунала.
"23 февраля 1945 г.,— говорилось в справке по делу,— группа работников райотдела и бойцов истребительного батальона прибыла в с. Хельцецы для ликвидации банды. Как показывают работники райотдела Грушевой, Хмелевой, Сливинский и Линев, еще до начала операции Михайлов забежал в дом допризывника Сюрко, который никакого отношения к банде не имел, вывел его во двор и расстрелял из автомата. Во время операции работник райотдела Линев задержал мужчину и под охраной милиционера Грушевого отправил его в штаб. Когда об этом узнал Михайлов, он, не спрашивая фамилии задержанного, лично его расстрелял. По приказанию Михайлова была также расстреляна Романова, а труп ее брошен в огонь. Во время перестрелки с бандитами по указанию Михайлова был подожжен хутор, в котором сгорело несколько домов семей военнослужащих".
Однако несмотря на все усилия руководства МВД и прокуратуры, милицейские убийства ни в чем не повинных граждан происходили вновь и вновь. К примеру, в докладе "О политико-моральном состоянии, служебной дисциплине и партийно-политической работе в органах милиции" за первый квартал 1948 года говорилось:
"Уч. уполномоченный В. Дворской волости, Тракайского уездного отдела МВД Литовской ССР Шестаков 10 марта 1948 г. в нетрезвом состоянии зашел к гр-ну Симанович, дер. Чижуны, и предложил ему запрячь лошадь для поездки за женой Шестакова в мест. Семилишки. Пока гр-н Симанович запрягал лошадь, Шестаков вывел старшего сына Симановича во двор, поставил его на колени и расстрелял.
В марте 1948 г. уч. уполномоченный Хыровского РОВД, Дрогобычской области, Украинской ССР Цибанов, будучи в нетрезвом состоянии, зашел в квартиру бригадира железнодорожных путей ст. Хыров гр-ну Ковальчуку. Проверив паспорта членов семьи, Цибанов стал вымогать деньги, но т. к. денег у них не оказалось, он подверг избиению гр-на Ковальчука и его жену, а затем обнажил оружие и произвел выстрел, которым нанес ранение в голову Ковальчуку. После совершения преступления Цибанов снял с руки раненого часы и присвоил их.
17 апреля 1948 г. ответственный дежурный 2-го отделения милиции г. Вильнюс Озур напился пьяным и в помещении отделения изнасиловал задержанную для проверки личности гр-ку Качинскую.
Многие начальники, политработники и секретари партийных организаций органов милиции недооценивают всей опасности и вредности последствий нарушения законности, несвоевременно реагируют на жалобы трудящихся и протесты прокуратуры, смягчают вину работников милиции, нередко берут их под защиту, оставляя безнаказанными".
В ходе расследования милицейских преступлений выявлялись поразительные детали. Так, в 1951 году в Киеве некий гражданин Слободян избил тестя милиционера Строенко. Тот не мудрствуя лукаво договорился с коллегой убить обидчика. А чтобы не стрелять из собственного табельного оружия, договорился с хранителем оружейной комнаты старшиной Черняком, чтобы тот дал ему какой-либо другой ствол. И как оказалось, для дел подобного рода в отделении милиции хранилось 12 неучтенных револьверов.
После каждого подобного случая наказывались не только виновные, но и их непосредственные начальники, подписывались грозные приказы, а милицейское начальство писало в ЦК и правительство доклады о необходимости улучшения материального положения работников милиции, поскольку бытовые проблемы приводят их в нездоровое психическое состояние. А также просили партию и правительство оказать помощь в укреплении милицейских рядов надежными кадрами. По зову партии и комсомола в милицию отправляли сотни и тысячи людей. Однако в результате никакого снижения милицейской преступности не происходило. В 1953 году в очередном докладе о политико-моральном состоянии работников милиции говорилось:
"18 марта с. г. старший оперуполномоченный Нарынколского райотделения милиции Алма-Атинской области Оразалиев Н., возвращаясь из командировки в пьяном состоянии, встретил две остановившиеся машины и сидевших недалеко от них шоферов с двумя работниками. Сидевшие граждане пригласили его закусить вместе с ними. В ответ Оразалиев обозвал их свиньями, а потом открыл стрельбу из пистолета. В результате были убиты шофер Коваленко, старший бухгалтер Попова и тяжело ранен шофер Песнюк.
Работники 2-го отделения милиции г. Ферганы, Узбекской ССР Кучкарев и Маринов 28 апреля с. г. задержали гражданина Киркина за учиненную им ссору. В силу отказа Киркина идти в отделение Кучкарев и Маринов применили силу: волоком тащили Киркина по земле, вывертывали руки. В помещении отделения милиции милиционер Маринов нанес Киркину несколько ударов ногой в область живота и грудь, в результате чего Киркин умер.
1 мая с. г. оперуполномоченный Торчинского райотдела милиции Волынской области Коваленко и милиционер Яцков выехали на оперативное задание. Машина, на которой ехали Коваленко и Яцков, застряла в грязи. За отказ помочь вытащить машину Коваленко выстрелом из пистолета убил колхозника Кордаш".
Как свидетельствуют документы, милиционеры направляли оружие не только на сограждан, но и на самих себя. Так, в первом полугодии 1954 года только в Москве зафиксировали 12 самоубийств и попыток самоубийств милиционеров, как говорилось в справке МВД, "на почве морально-бытовой распущенности, семейных неурядиц и, как правило, в нетрезвом состоянии".
Все это можно было бы счесть тенденциозным подбором очерняющих защитников правопорядка фактов. Но вот последовательная выборка милицейских преступлений за январь 1954 года, взятых из спецсообщений Главного управления милиции руководству МВД СССР.
01.01.1954. В Молодеченской области милиционер Плотников, охранявший отделение Госбанка, открыл огонь по коллегам-милиционерам и инкассаторам. Двое убитых, один тяжело ранен.
11.01.1954. В Сталинской области пьяный милиционер Ясинецкий, выстрелив из пистолета, тяжело ранил незнакомую ему женщину, мать четверых детей.
19.01.1954. В Москве инспектор РУД, как тогда именовалась ГАИ, младший лейтенант милиции Фокин с родственником избили и ограбили прохожего.
24.01.1954. Во Владивостоке участковый уполномоченный старший лейтенант милиции Монаков после пьянки двумя выстрелами убил поссорившегося с ним собутыльника.
28.01.1954. В Куйбышевской области лейтенанты милиции Чаркин и Селев после распития спиртного взялись за оружие, в результате чего убита теща Чаркина.
31.01.1954. В городе Ташаузе паспортист младший лейтенант милиции Халыев убил трех и тяжело ранил двух женщин — родственниц и соседок бывшей жены.
С позорящими советскую милицию явлениями снова боролись, но число милицейских преступлений не снижалось, а среди стандартной стрельбы в себя и других встречалось, например, растление маленьких девочек инспектором детской комнаты милиции в Баку.
Время от времени терпение высшего руководства страны заканчивалось, и партия принимала суровые решения о борьбе с нарушениями законности в милиции, как это, например, случилось в январе 1958 года. Уже 2 июня МВД доложило в ЦК КПСС, что в соответствии с январскими решениями милицейские ряды пополнили 5 тыс. новых работников, главным образом коммунистов. А несколько дней спустя произошло очередное ЧП, случившееся с милиционером, пришедшим в МВД по комсомольской путевке для укрепления милицейских рядов, о котором пришлось доложить в ЦК:
"Участковый уполномоченный отдела милиции Ленинского райисполкома (Московская область) младший лейтенант милиции Барабанов В. П. в 18 часов 8 июня пришел со службы к себе домой, где в это время на кухне находились его жена и теща Серкина П. П.,1915 года рождения, домашняя хозяйка. Обнажив оружие, он произвел выстрел в тещу, которым нанес ранение ей и находившемуся у нее на руках сыну (в возрасте одного года) сестры своей жены. После этого Барабанов произвел шесть выстрелов в жену, при этом одним из них ранил в ногу своего семимесячного сына, спавшего у нее на коленях. Затем он выбежал на улицу, перезарядил пистолет и двумя выстрелами покончил жизнь самоубийством. Барабанова А. Ф. в пути следования в больницу умерла; Серкина и двое мальчиков находятся на излечении".
Всю бессмысленность разговоров о смене кадров для улучшения работы милиции понимали все участники процесса. Но сколько бы жизней ни отнимало очередное милицейское убийство, ни один из подобных случаев не стал причиной отставки министра внутренних дел. Однако как только расклад сил в Политбюро складывался так, что министра договаривались сменить, ему тут же припоминали все совершенные его подчиненными преступления. Контраргументов, кроме извечных разговоров о материальной необеспеченности милиции, как правило, не находилось.