Те, кто лет двадцать назад начинал заниматься в России современным искусством, сегодня испытывают смешанные чувства. Конечно, запретить его теперь никто не может и, кажется, вопрос о том, искусство ли это, снят с повестки дня. Все попривыкли. Однако буквально на глазах совриск, еще недавно понятный узкому кругу адептов, превратился либо в коммерцию, либо в ярмарку тщеславия, либо в новую форму культурного досуга; в модную штучку, причастность к которой служит знаком буржуазности; галерейные же центры типа Винзавода или "Этажей" нередко напоминают советские кружки самодеятельности при домах культуры. Неужели все свелось к культпросвету? Чтобы не влипнуть в эту рутину, Виталий Пушницкий пытается посмотреть на сложившуюся ситуацию как сторонний наблюдатель. Это задача не из простых для известного на международной арт-сцене художника, едва успевающего заглянуть в родной Петербург между выставками в Нью-Йорке и Копенгагене.
Выставка "Здесь и сейчас" это неутешительный диагноз. Две темы проекта — исчерпанность и инертность. Первый зал завален обломками макетов неизвестных городов. Сначала их можно принять за груду серебристо-черных метеоритных глыб, но на самом деле осколки выполнены в технике лазерной резки, с которой художнику уже приходилось экспериментировать. Здесь же выставлен пейзаж разрушенного города — черно-серая мозаика, составленная из кусков гипсокартона. Руины — один из самых ярких образов постсоветского искусства. Несмотря на то, что после распада Союза прошло уже почти двадцать лет, советский опыт по-прежнему остается на повестке дня. Как ни странно, многим он кажется более насущным, чем то, что происходило после. Во втором зале три большие картины — вид сверху на скованную льдом реку. Впрочем, если не знать, что на них изображено, эти грязно-серые и черные разводы под бликующим слоем потрескавшегося стеарина покажутся эффектной мрачноватой абстракцией. Стихия в заточении, застывающее движение — еще один упрек современности, которую при любом удачном случае сравнивают с застойными временами. В сегодняшнем искусстве много необязательного и произвольного, как в конструкции, собранной из беломраморных брусков в центре зала. Как будто бы мрамор должен напомнить нам об античной классике, но эти строгие каменные формы — всего лишь элементы конструктора. Из них можно складывать практически все что угодно — башню, пирамидку, колодец, хоть поленницу — они тасуются до бесконечности, не предполагая четкого порядка. Здесь и сейчас существует множество возможностей, но нет ощущения реального движения. Все как будто бы живут вчерашним днем. И жизнь, и искусство выхолащиваются. Иначе было в годы распада империи, когда Пушницкий начинал карьеру; от современности же не стоит ждать пафоса эпохальных перемен или событий исторического масштаба.