В Дижоне, в Музее изящных искусств (Dijon, Musee des Beaux-Arts) открыта выставка "Будапешт 1869-1914. Венгерская современность и европейская живопись" (Budapest 1869-1914. Modernite hongroise et peinture europeene). Это первая крупная экспозиция венгерского искусства, устроенная в Западной Европе после первой мировой войны. То, что основные работы, показанные на выставке, относятся к концу XIX века и в экспозиции очень слабо отражено венгерское Art Nouveau, характерно для взгляда Западной Европы на Европу Восточную. Хранитель живописи дижонского музея Эммануэль Старски назвал эпоху, давшую название экспозиции, "золотым веком" Будапешта. Учитывая весьма сложные отношения Будапешта с Веной в то время, слова Старски звучат довольно двусмысленно применительно к Венгрии и венграм.
1869 год выбран не случайно. Тогда венгерское искусство появилось на огромной международной выставке в Мюнхене и стало претендовать на место самоценной европейской школы в общем европейском искусстве. Для того, чтобы стать европейцами, венграм все же приходилось обязательно ездить в Париж и Мюнхен, что они с усердием и проделывали, причем именно в оба города, объединяя в своей пылкой венгерской душе парижскую изысканность с немецкой основательностью. Европа в мадьярах XIX века разбиралась не слишком. Все знали о токайском вине, чардаше, цыганах да гусарах с великолепными усами и столь же великолепными страстями. Еще знали, что где-то на востоке Венгрии, в Трансильвании, обитают вампиры, время от времени добирающиеся и до цивилизованных стран. Венгерское влияние на Западную Европу исчерпывалось соответствующими мотивами в творчестве Брамса. Сами венгры не то что бы подчеркивали свою венгерскость: Ференц Лист слыл типичным парижанином и любил Жорж Санд. Такова была диспозиция на 1869 год.
Первым известным в Европе венгерским художником стал Михай Мункачи. Большую часть времени он проводил в Париже и покорял парижан венгерскими типами. Михай Мункачи был любимым художником Репина. Репин находил в нем блистательную живописность, достойную старых венецианцев, и глубокую человечность в отношении к своему родному венгерскому народу. Больше в счастливом XIX веке ничего и не требовалось, гуманность и мастерство искупали все. Сегодня видно, конечно же, что хороший художник Михай Мункачи был некой смесью барбизонской школы с Бастьен-Лепажем — удачливым парижским салонным живописцем, писавшим приятные и свежие картинки из крестьянского быта, — с небольшим добавлением немецкой раздумчивости в стиле Лейбля. Искусство Михая Мункачи — это очень качественная живопись XIX века, сегодня столь популярная на антикварном рынке.
Успех Мункачи расшевелил других венгерских художников, поехавших в Париж любоваться Жюлем Бретоном и Бастьен-Лепажем, в Мюнхен — Лейблем, а в Берлин — Либерманном. Тут нагрянул импрессионизм, радужные сады и пикники и, конечно, все кончилось тем, что в трансильванском городе Надьбанья в 1896 году венгерские живописцы во главе с Кароем Ференци устроили школу пейзажной живописи. Оттуда полились потоки очень достойного местного импрессионизма, в то время как в Будапеште расцвело венгерское Art Nouveau.
В ХХ веке пик любви к Art Nouveau падает на семидесятые годы. Именно тогда был вновь открыт венский Сецессион, и в Лондоне была устроена огромная международная выставка "Vienna Secession — Art Nouveau to 1970". Оказалось, что венский Сецессион не исчерпывается и даже не определяется дивами Климта, завернутыми в пестрые лоскуточки. Это — неистовое цветение творческой энергии: Эрнст Мах, Карл Краус, Людвиг Витгенштейн, Зигмунд Фрейд, Арнольд Шенберг, Роберт Музиль, Германн Бар, Артур Шнитцлер, Гуго фон Гофмансталь. Выяснилось, что рыхлая, умирающая габсбургская культура была весьма питательна для въевшихся в европейский разум бактерий интеллектуализма, которые, в свою очередь, породили множество комплексов, истерий, ранних самоубийств и других радостей прекрасной венской жизни. Началась мода на Австро-Венгрию, за Веной пришел черед Будапешта. Венгерский Сецессион оказался менее интеллектуальным и более орнаментальным. В Будапеште было устроено несколько выставок национального Art Nouveau. Но на Западе оно особого признания не получило.
На первой европейской выставке венгерского искусства, устроенной в Дижоне, много хорошей живописи, достойной дорогого антикварного магазина. Здесь видна эволюция венгерской школы: вот художник Пал Синеи-Мерше в 1868 году пишет хорошенькую буржуазную картинку с дамой, расположившейся на красном пледе со своими очаровательными младенцами. Прелестно, как у Вальдмюллера. Хотя в 1868 году Вальдмюллер, лучший художник венского бидермайера, уже такого бы не написал. Зато в 1902 году тот же Пал Синеи-Мерше пишет поле венгерских маков, засеянное в точности, как у Моне. Только вместо дамы с зонтиком и в шляпке в картину воткнута крестьянская девочка в красном платочке для национального колорита. Правда, для 1902 года такой Моне тоже несколько опоздал.
Вся живопись на этой выставке несет на себе отпечаток французского или немецкого вкуса. Потому и называется — "Венгерская современность и европейская живопись". Ее можно было бы назвать еще более доходчиво: "Как венгерская живопись стала европейской". Дальше, само собою, она таковой перестала быть, что подчеркивается рассказами каталога о трагическом для Венгрии 1956 годе, вплетающимися в текст о безмятежном Будапеште 1914 года, и тем почетным титулом "золотого века", каким награждена эпоха с 1869-го по 1914-й. Понятно, что при этом акцент делается именно на качественной пейзажной импрессионистической живописи.
Сецессион на выставку почти не допущен. Конечно, всеобщая любовь к модерну, в последние два десятилетия охватившая даже масскультуру, отбила охоту наслаждаться извилистыми дивами, которые нюхают извивающиеся лилии. Однако в венгерском искусстве начала века можно было бы найти кое-что и более интересное, чем одинаково офранцуженные пейзажи, если допустить на выставку, например, Чонтвари, художника безусловно венгерского, но очень мало европейского. Любовь к "честной" живописи прошлого столетия все же не должна застить глаза искусствоведам, пусть она застит глаза антикварам. "Честность" уже достаточно реабилитирована. И дело совсем не в любви к "честности".
Отношения между Западной и Восточной Европой после падения Берлинской стены остаются весьма сложными. Политико-экономическое напряжение забавно перекликается с напряжением культурным. Восточная Европа недаром не была допущена на огромную барселонскую экспозицию "Европа после потопа", о чем Ъ уже писал. Выставка в Дижоне указывает Венгрии на то, какой ей должно быть, чтобы войти в европейское сообщество. Где ей будет так же хорошо, как в Австро-Венгерской империи, и даже еще лучше. И тогда — снова начнется Золотой век, обязательно начнется.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ