Фамилия Аллы — Кожевникова. А ее мама — Нина Михайловна Козловских. Алла у нее приемная дочка. Нина Михайловна взяла ее из детдома два года назад, 2 марта, а уже 14 апреля они попали в больницу. У Аллы острый лимфобластный лейкоз. Началась химиотерапия, вспоминая которую Нина Михайловна закрывает глаза: "Я думала, мы не выдержим". Алла глаза не закрывает и смотрит на маму с сочувствием, будто болела мама, а не Алла. Полтора года они жили надеждой, что все позади. Не обошлось. Рецидив, снова химиотерапия, а впереди трансплантация костного мозга — единственный шанс на спасение.
Сейчас я раскрою вам страшный секрет Аллы. Это не о лейкозе и не о том, что она приемная: во-первых, все это уже раскрыто, во-вторых, из этого никто секретов и не делает. Секрет пострашнее, и я боюсь, что Алла потом не простит мне, хотя сейчас и не возражает.
А может, и простит, потому что она девочка умная. И еще потому, что это секрет только для совсем уж незнакомых, прохожих людей. А для тех, кто вместе с ней лечится в петербургском Институте детской гематологии и трансплантологии им. Р. М. Горбачевой, какие уж там секреты. В общем, дело в том, что на голове у Аллы парик. И ей кажется, что выпавшие от химии волосы — это ее самое большое несчастье. Нам с Ниной Михайловной приходится целый час уговаривать ее сфотографироваться, хотя бы в парике, и она наконец соглашается, но только в зоопарке. И только там она постепенно оттаивает.
Они живут в небольшом поселке Псебай в Краснодарском крае. Нина Михайловна и ее муж учителя в сельской малокомплектной школе. Нина Михайловна преподает изо, так теперь называется рисование. Она вообще по образованию театральный художник и даже поработала в театре, но потом пошли дети.
— У меня пятеро своих и трое приемных,— говорит Нина Михайловна. И тут же спрашивает: — Вам это странно?
Я, конечно, могу сказать — что, мол, тут странного, но разве она поверит. И чтобы объяснить свою "странность", она рассказывает, как сначала ну просто не могла не взять из детдома рыжую Иру, которой теперь двадцать лет. Как потом, когда все, кроме младшей, выросли, не смогла не взять еще двоих — сестер Ольгу и Аллу.
— На этот раз я была опытнее,— рассказывает Нина Михайловна.— Первой-то, Ире, я сказала, что заберу, а ее мне потом долго не давали из-за того, что у меня и так пятеро было. Только через год разрешили, и все это время я должна была выдерживать Ирин взгляд. Знаете, как они смотрят? А тут, наоборот, ничего им не говорила, пока не оформила. Ольгу я помнила со второго класса, она у меня училась, я даже и не знала, что у нее сестра есть. Вот так ко мне вместо одного чуда и попали сразу два.
Она снова говорит о том, какими глазами детдомовцы смотрят на взрослых, и я понимаю, что вся странность Нины Михайловны в ее неспособности выдерживать взгляд брошенного ребенка.
Алла рассматривает питомцев зоопарка. Поправляя волосы, терпит "фотосессию", взгляд уже подобрел, спасибо птицам-зверям. А Нина Михайловна рассказывает о каждом из своих детей, и улыбка не сходит с усталого лица, а в глазах — одна любовь:
— Из своих младшая Светка. Ей было двенадцать, когда все разъехались. Как она этого ждала, как же ей все братья-сестры мешали! И вот она одна, хозяйка. И вдруг оказывается, что дом большой и пустой и страшно скучно! Вот тут-то сразу две новые сестрички нас и развеселили. Я за Ольгу боялась, у нее ушко оперированное, отит был, до сих пор лечим. А тут вдруг с Аллой такое. И вот два года по больницам, вдвоем. Какая она теперь приемная, роднее не бывает.
Они сейчас, как говорят, "на амбулансе", снимают в Петербурге комнату и ходят в институтскую клинику на процедуры.
— Как вы попали в этот институт? — спрашиваю ее.
— Обыкновенно,— удивляется Нина Михайловна,— по направлению, по квоте.
Я спрашиваю, потому что слышал много совсем других историй: когда одни местные врачи вообще ничего не знают о трансплантации, другие авторитетно заявляют, что она еще никого не спасла, когда не врачи, а чиновники от здравоохранения решают, кому и куда давать квоту и давать ли вообще.
— У нас все не так,— говорит Нина Михайловна,— у нас Лебедев, завотделением гематологии краевой больницы...
— Владимир Вениаминович,— вдруг подсказывает Алла.
— Да, когда рецидив случился, он сразу сказал: только трансплантация! И в Питер позвонил, договорился. Так быстро все организовал, что я только успевала документы подписывать.
Квота квотой, она оплачивает пребывание в больнице, лечение, саму процедуру трансплантации, а вот поиск донора в международном Фонде Морша в Германии, который стоит €15 тыс., и доставка трансплантата (€2,5 тыс.) никакими квотами не предусмотрены.
Таких денег в учительской семье быть не может. Но очень быстро нашлись добрые люди, они внесли все €17,5 тыс. И донор нашелся на удивление быстро. И вот скоро, уже в мае, Алле предстоит трансплантация стволовых клеток. Чтобы ее организм не отторг этот донорский костный мозг, врачи специальными препаратами понизят иммунитет почти до нуля. И тогда все будет зависеть от противовоспалительных и противогрибковых лекарств, помогающих чужим клеткам прижиться в Аллиной крови и спасти ее. Эти лекарства импортные, очень дорогие и тоже госквотой не предусмотрены.
А волосы вырастут. Лучше прежних. И уж точно лучше этого парика. Хотя и он, признаться, не так уж плох.