Всю неделю в Грузии продолжались акции протеста против Михаила Саакашвили. У оппозиционеров немало претензий и к правой руке Саакашвили — министру МВД Вано Мерабишвили. Спецкорреспондент ИД "Коммерсантъ" Ольга Алленова выслушала эти претензии и спросила министра, что он о них думает.
"У нас бельгийские законы, но реальность туркменская"
Попади российские оппозиционеры на площадь перед грузинским парламентом, они обкусали бы себе локти. Здесь за отставку Михаила Саакашвили митингуют тысячи людей — их бывает то больше, то меньше, но их — тысячи. А в роскошном отеле "Тбилиси Марриотт" открыт пресс-центр, куда периодически приходят представители МВД Грузии и лидеры оппозиции — на брифинги. В кафе "Парнас" при отеле журналисты встречаются как с лидерами оппозиции, так и с представителями власти.
Я сижу за столиком вместе с активисткой республиканской партии Грузии Софией Хоргуани. Она считает, что при Михаиле Саакашвили Грузия движется не на запад, а на восток.
— Когда Миша пришел, мы думали, он самый большой демократ,— говорит София.— А он отбирал у людей бизнес и дома, потому что эти дома нравились кому-то из его окружения.
— Мне кажется, вы слишком категоричны,— возражаю я.— Насколько я знаю, такие жесткие меры были приняты только в отношении коррумпированных чиновников.
— Да, поначалу это многим в Грузии нравилось. А потом все поняли, что эти процессы не регулируются законом. Посадить могут любого, кто не отстегнул властям денег. Если мой дом понравится чиновнику, я не могу быть уверена в том, что меня не выкинут на улицу. В Сигнахи, когда из него Миша строил город-сад для туристов, людей выдавливали из их домов, чтобы они не портили общий вид благополучия.
— Может быть, во всех этих случаях были нарушения при покупке жилья? А потом, все-таки Грузия изменилась — хорошие дороги, свет, новостройки...
— Знаете что? Власть может объяснить что угодно, если ей нужно меня обобрать. А я хочу жить в европейском государстве, где будут гарантии неприкосновенности меня и моей собственности. И не надо нам говорить, что у нас есть свет и дороги построены,— мы в XXI веке живем. И мы, граждане, участвуем в формировании бюджета, который строит эти дороги. И за свет я тоже плачу. Но если мой дом понравится какому-то чиновнику, меня уничтожат. Миша нам говорит: "Не надо ссориться, у нас враг Путин". При чем тут Путин? Да, я не хочу Путина, но для меня Миша — такой же Путин. Чем он доказал обратное? Пару недель назад Миша открыл новое здание МВД и поехал обедать на Шарден (модная улица ресторанов у Куры). Дети-оппозиционеры устроили там акцию протеста. Так их побили, отобрали телефоны, а у оператора телекомпании "Маэстро" отняли камеру. Это полицейское государство, я не хочу в нем жить!
--- А такие акции не должны быть санкционированы?
— Вовсе нет. Наш закон позволяет выйти на тротуар и устроить пикет без каких-либо санкций. Когда кто-то хочет провести митинг и перекрыть дорожное движение, он подает за пять дней заявку в мэрию — и только, никаких разрешений ждать не надо. Если же ты стоишь на тротуаре, то тебе даже заявку можно не подавать. У нас бельгийские законы, но реальность туркменская: если ты стоишь на тротуаре рядом с рестораном, где ужинает президент, тебя побьют.
Пока мы разговариваем, за окном меняются декорации: толпа на площади у парламента делится на две части, одна часть в виде колонны с флагами и транспарантами уходит к президентской резиденции в район Авлабар, другая остается на месте и продолжает скандировать "Миша, уходи!".
— Знаете, грузины не выходят на улицу, потому что им не на что купить хлеб,— задумчиво говорит София.— Здесь народ очень эмоциональный. Они выходят, когда их достоинство унижают. Когда нас начали бить — по отдельности на улицах и 7 ноября всех вместе, мы разозлились. Потому что нам показали, что нам придется жить не в том государстве, которое мы хотели построить.
"В России это проходит, а у нас не пройдет"
В кафе заходит лидер НПО "Молодежный фронт" Дачи Цагурия. Дачи — активный участник акций протеста, которые его движение устраивает у ресторанов, где ужинает Михаил Саакашвили. За каждую из таких акций он привлекался к суду и приговаривался к выплате штрафа в размере 400 лари ($250).
— У меня нет денег, но, даже если бы были, я не стал бы платить,— говорит Дачи.— Я пройду все инстанции и пойду в Евросуд. Пусть там Миша докажет мне, что я нарушаю грузинские законы, мешая ему ужинать.
— Чем лично вам не нравится Саакашвили? — спрашиваю я парня.
Он снимает с руки красный резиновый браслет — вроде тех, что выпускает ЮНИСЕФ. На браслете написано по-английски "Жизнь Сандро". Сандро Гергулиани был убит высокопоставленными полицейскими после конфликта в кафе на той самой улице Шарден. Рассказывают, что Гергулиани нанес им оскорбление. Полицейский, виновный в убийстве, был осужден, однако в Грузии полагают, что наказание было слишком мягким.
— В 2005-м был убит мой друг Бут Робакидзе,— продолжает Дачи.— Была годовщина революции роз, он ехал в машине с пятью друзьями, все они были студентами. Их остановил пьяный патруль, и моего друга застрелили. Что-то им не понравилось в его словах или поведении. И что сделало правительство? Оно испугалось. Оно подумало: если мы сейчас накажем патрульных, это ударит по реформам. И они подложили оружие в багажник этой машины. Потом в суде патрульный сказал, что это был случайный выстрел. Его осудили, но, кроме него, никто не был наказан, хотя за подброшенное оружие должны были сесть те, кто принимал решение его подбросить. А в прошлом году застрелили Георгия Гамцемлидзе. Он стал убегать от патруля, видно, чего-то испугался, а его застрелили и потом подбросили оружие. Полицейскому дали два года. Это за убийство!
— Самое страшное в том, что, когда тебе подкладывают оружие или наркотики, ты не можешь это доказать, потому что суд слепой и глухой,— горячо поддерживает София.— А когда у людей отбирают бизнес, им говорят: это не потому, что вы что-то нарушили, а потому, что вы не хотели делиться. У семьи Патаркацишвили отобрали детский парк на Мтацминде — просто ворвались туда спецназовцы и закрыли парк. С Патаркацишвили расторгли договор аренды и заключили этот договор с другими людьми. На каком основании, никто не понял. Какой бы ни был Патаркацишвили, для всех закон должен быть один, понимаете? Это в России такое проходит, а у нас не пройдет.
В кафе заходит лидер партии "Демократическое движение — Единая Грузия" Нино Бурджанадзе, греется, пьет чай. Потом здесь появляется руководитель партии "Путь Грузии" Саломэ Зурабишвили. На них никто не обращает внимания, известные люди из числа противников Саакашвили здесь не редкость. У лидеров оппозиции временная передышка перед встречей с посланниками Евросоюза, которые будут убеждать их снять радикальные требования и идти на диалог с властями.
Дачи говорит, что если оппозиция пойдет на такой диалог, то она потеряет поддержку населения. В 2007-м, после разгона акции протеста 7 ноября, оппозиция села за стол переговоров с властями — и в итоге потеряла большую часть своего электората.
Толпа на площади начинает редеть. Темнеет. Митинг должен закончиться в девять вечера, а на следующий день начаться снова. Мимо нас проносят плакат с изображенными на нем лицами Михаила Саакашвили, главы МВД Вано Мерабишвили, мэра Тбилиси Гиги Угулавы и замглавы МИДа Гиги Бокерия. На плакате написано по-английски "Убийцы".
— У них полное ощущение безнаказанности,— говорит София.— Они знают, что система будет их защищать. Поэтому они не уступают нам ни шага. Им просто некуда отступать.
"Сейчас диктатор Мерабишвили повезет вас на машине"
С просьбой об интервью с Вано Мерабишвили главе департамента МВД Грузии Шоте Утиашвили я позвонила в десять вечера. В половине двенадцатого ночи Шота перезвонил: "Завтра министр не сможет, приезжайте сейчас".
Мы подъехали к старому, советскому зданию МВД Грузии. Мерабишвили за годы своей работы перестроил его изнутри, вместо стен появились стеклянные перегородки, так что из коридора видно все, что происходит в кабинетах. Однако Мерабишвили по-прежнему не нравилось старое здание, и он построил новое, современное.
— Хотите, поедем в новое здание МВД? — спросил он, едва мы переступили порог его кабинета.— Только одно условие — не фотографировать меня, я небрит.
Выглядел он, и правда, неважно: круги под глазами, уставшее лицо. В сопровождении охраны мы двинулись по коридору к лифту, а оттуда вниз, на улицу.
— А вы знаете, наверное, как меня называют? — произнес министр.
— Диктатором, Берией, правой рукой президента,— перечислила я.
— Вот сейчас диктатор Мерабишвили повезет вас на машине.
Мерабишвили садится за руль роскошного джипа. Я устраиваюсь впереди. Охранники садятся во вторую машину.
— Не боитесь покушения? — спрашиваю я.
— Нет,— спокойно отвечает министр, закуривая сигарету.— Если об этом начнешь думать, надо уходить с работы.
Я вспоминаю рассказы знакомых журналистов, встретивших как-то Мерабишвили за границей,— одного, без охраны, с чемоданчиком в руках.
— И вы всегда работаете до полуночи?
— Да, а разве это плохо? Надо многое успеть за четыре года.
— Почему за четыре года?
— Потому через четыре года Саакашвили уйдет, и я тоже уйду.
— И чем же вы будете заниматься?
— Открою свой бизнес, компьютерную фирму. Мне это нравится. Когда я вижу, что в бизнесе зарабатывают большие деньги не очень умные люди, то думаю, я тоже смогу, во всяком случае зарабатывать буду больше, чем на этом посту.
— Зачем же вы тут работаете?
— Я работаю не ради денег. Это не видно?
— Значит, вы свою работу воспринимаете как миссию?
— Я хочу, чтобы мой сын рос в нормальной стране. Сколько ты ни заработай, будучи чиновником, все можешь потерять, если живешь в тоталитарной стране. Деньги обесцениваются, недвижимость могут отобрать, а тебя — выслать или посадить, если в стране нет закона и порядка. Именно поэтому в таких странах, как Россия, люди так держатся за свои министерские кресла: они не уверены в своем будущем, если лишатся своих кресел. А мы не держимся. Мы хотим построить демократическое государство, в котором даже без кресел, власти и денег человек сможет жить достойно. И я рад, что людей с таким мышлением в Грузии становится все больше. Это видно и по тем результатам, которые мы берем на выборах. За нас голосуют, значит, люди это ценят.
— Но в 2004-м за вас голосовали гораздо больше, чем сейчас.
— Было бы странно, если бы у нас сегодня было 99%. Мы демократическая страна, у нас есть протестный электорат, который недоволен нашими реформами.
Пустой перекресток. Красный светофор. Мерабишвили тормозит. Стоим, ждем зеленый. Мне это кажется немного нарочитым.
— Я хочу,— говорит Мерабишвили,— чтобы через много лет, когда люди будут проезжать по Тбилиси, они сказали: вот это здание было построено при Мерабишвили. И грузинская полиция перестала брать взятки при Мерабишвили. И ГИБДД было упразднено при Мерабишвили. Вы видели наши городки для беженцев?
— Видела. Говорят, вас назначили ответственным за строительство этих городков.
— Мы построили их за три месяца. Там есть вода, газ, свет, канализация. А те городки, которые строят турки и немцы, они будут построены в лучшем случае через полгода. Это не показатель?
"Клише про Вано Мерабишвили создал уважаемый Бадри Патаркацишвили"
Новое здание МВД видно издалека — оно волнообразной формы и переливается разными цветами. Подъезжаем к бассейну, в котором оно отражается,— Мерабишвили любуется видом и паркуется у входа.
Здание в стиле хай-тек из стекла и металла еще пустует, его открыли всего неделю назад, и скоро сюда переедет центральный аппарат МВД.
Мерабишвили идет по просторным белым коридорам быстрым шагом, так что охрана не успевает открывать перед ним стеклянные двери, и он открывает их сам. На ходу рассказывает о том, что стекло здесь отражает главную идею, которую власти хотят донести людям,— органы власти прозрачны и доступны.
— Вам не нравится? — спрашивает меня.
— Мне кажется, в таком здании не очень комфортно работать,— честно признаюсь я.— Все-таки это силовая структура, и ее сотрудники тоже должны чувствовать себя защищенными.
— Мы не рассматриваем полицию как силовую структуру, наказывающую людей. Это служба, которая обслуживает людей. Если наш полицейский не будет чувствовать себя таким человеком, то он будет коррумпированным и нелиберальным.
Мы входим в кабинет министра — большой, белый, со стеклянной стеной, за которой видна трасса.
— Мне кажется, что в Грузии не все готовы к стеклянным стенам,— говорю я.
— Вот поэтому они и выступают на митинге,— отвечает Мерабишвили.— Что им не нравится, они сами не знают. Но они чувствуют, что у них меняется стиль жизни, мы заставляем их меняться. А это человеку не нравится. У них ведь каждый день продолжается революция. Раньше ты мог выпить и сесть за руль, мог проехать на красный свет, если у тебя "крутая" машина, а сейчас этого сделать нельзя. Не нравится им, что мы поставили камеры на улицах. Не нравится грузину, что он приходит домой, а там лежит штраф, и в интернет можно зайти и увидеть, как ты нарушаешь правила дорожного движения. Потому что он привык жить как раньше: дав гаишнику взятку в 20 долларов, он идет домой, гордый тем, что он "опустил" какого-то негодяя полицейского. А сейчас гордо выглядит полицейский, который взяток не берет. И грузину это не нравится. Потому что его пытаются сделать маленьким европейским законопослушным человеком.
Там на митинге 70% — бывшие полицейские и таможенники, которые остались без работы и взяток. Эти люди сейчас могут зарабатывать бизнесом, но они потеряли статус. Им не нравятся мальчишки, которые пришли на их место. А так как эти люди все еще пользуются авторитетом, они влияют на общественное мнение.
— Сегодня я видела портреты молодых людей, убитых полицейскими. Эти убийства возмущают совсем другую категорию населения.
— Некоторые из людей на тех фотографиях, о которых вы говорите, были убиты, еще когда МВД руководил Ираклий Окруашвили. Что касается случаев, имевших место позже, там нет ни одного факта, когда хоть один полицейский нарушил закон. Все преступления раскрыты, и преступники наказаны. В Грузии такого никогда раньше не было. А это клише про Вано Мерабишвили создал уважаемый Бадри Патаркацишвили, который умел с помощью своего телевидения менять общественное мнение.
— Вы считаете, ваш нынешний имидж — это результат работы Патаркацишвили?
— Годами он создавал клише против государства. Он ненавидел нас, он боролся против нас.
— Его отсутствие сказывается на оппозиции?
— Конечно. А разве не чувствуется? Он был достойным противником. Он был лидером оппозиции, спонсором, идеологическим отцом. Он создавал программу борьбы против нас. А кто там сейчас? Люди, у которых личные обиды на власть. Люди, которые сводят с властью свои счеты.
— И долго вы намерены терпеть акции оппозиции?
— Что значит терпеть? Это законное право людей — выражать свою волю. Мы строим демократическое государство.
"Тут по улице ходят зондеркоманды Мерабишвили, они людей похищают!"
О демократическом государстве мне хочется поговорить особо. Я напоминаю министру о 7 ноября — он невозмутимо отвечает, что тогда "группа бандитов избила полицейских, и полиция вынуждена была очистить площадь у парламента от этих бандитов".
— На днях на одном из митингов говорили, что полиция перекрыла дороги колоннам, идущим в Тбилиси из регионов,— не сдаюсь я.— Это демократия?
— А вы съездили бы и посмотрели. Это же легко проверить. Я не понимаю, зачем они так откровенно врут? Мы никому не чиним препятствия. Да и зачем? Эти акции не угрожают стабильности государства. Ну перекрыли они в городе дороги на полчаса — ничего страшного. Европа так все время живет. Вы были когда-нибудь в Европе во время демонстраций? Я был — и ничего, нормально.
— А еще говорят, что недавно полиция избила генерала Каркарашвили.
— О, это известный генерал. Он потом выступил по телевидению и сказал, что была попытка нанести ему оскорбление. (Смеется.) Знаете, он позвонил нашим сотрудникам и сказал, что он, генерал, обижен тем, что какой-то начальник патрульной полиции по фамилии Гегечкори посмел остановить его машину. И пообещал, что рано или поздно мы за это ответим. И нас сейчас поставили перед выбором — или извиниться перед доном Каркарашвили, или сделать этого Гегечкори генералом.
— И какой выбор сделаете?
— Догадайтесь. (Смеется.) И это, кстати, очень показательный случай. Этот человек — один из лидеров оппозиции.
В час ночи мы покидаем здание, которое должно олицетворять новую Грузию. Мерабишвили снова садится за руль джипа и везет нас к офису одной из местных телекомпаний, где нас ждут друзья. Остановив машину, министр пересаживается во второй джип, на заднее сиденье. Машины уносятся в ночь.
Откуда-то из подворотни выныривает старенькая "девятка".
— Эй, ребята, вы русские журналисты? — кричит молодой водитель, увидев фотокамеру.— Уходите по домам, тут по улице ходят зондеркоманды Мерабишвили, они людей похищают!
Не поняв, почему мы смеемся, водитель, махнув рукой, со свистом срывается с места.