Нет, нет и нет

смотрел Вадим Рутковский

Месть — это блюдо, которое следует подавать холодным. Похоже, великий польский режиссер Анджей Вайда следовал именно этой, воскрешенной Квентином Тарантино, поговорке. "Местью" назывался предыдущий, снятый уже в далеком 2002 году фильм Вайды, но тогда за грозным названием скрывалась всего-навсего костюмированная экранизация комедии Александра Фредро, потешное кино, герои которого изъяснялись стихами. Казалось, что после сделанного на грани самопародии произведения от мастера поэтического кино ничего серьезного можно уже не ждать. И это нормально: отчего бы на старости лет не расслабиться, не обрести заслуженный покой, попрощавшись со зрителем такой очаровательной безделицей. Но в 2007-м, в год своего восьмидесятиоднолетия, Вайда выпустил "Катынь", выходящую за рамки просто хорошо сделанного исторического фильма. Это акт возмездия, гражданский и личностный поступок: отец режиссера, Якуб Вайда — офицер конной артиллерии, попавший в советский плен в 1939-м и расстрелянный НКВД в Катыни весной 1940 года вместе с другими офицерами, интернированными после раздела Польши по пакту Молотова-Риббентропа.

Невозможно поверить, что фильм сделан глубоким стариком — даже чисто технически. Вайда выстраивает прихотливую драматургическую конструкцию, нарушая привычный для жанра принцип хронологического изложения событий. Сцена казни вынесена в финал, до этого же Катынский расстрел Вайда показывает отраженно — в частных, локальных историях родственников казненных офицеров. Отраженно, но не отстраненно — "Катынь" снята с непримиримостью юноши, взошедшего на баррикады — будто в режиссерском кресле сидел не нынешний почтенный мэтр, а шестнадцатилетний Анджей, боец Армии Крайовой. Фильм полон ярости, но обвинить постановщика в русофобии сможет только последний идиот; в конце концов, одну из безупречно положительных ролей — совестливого старого вояку, офицера Попова — сыграл Сергей Гармаш, с которым Вайда работал в московском театре "Современник". Но в широком смысле слова это, безусловно, глубоко антисоветский фильм. Гнев режиссера как частного лица направлен не в сторону той или иной нации. "Советскость" — свойство и упырей в красноармейских шинелях, и лощеных немецких иезуитов, и польских функционеров, пришедших к власти после войны.

Бессмысленное вроде бы упорство, с которым одна из героинь фильма пытается — вопреки давлению партийных соотечественников, служащих официальной пропаганде, — указать на мемориальной доске дату реальной гибели брата, напоминает миф об Антигоне. Но не столько в его классической, античной версии, сколько в интерпретации Жана Ануя. Антигона Софокла, рискнувшая захоронить тело брата вопреки воле царя, жертвовала собой за неколебимость родовых законов. В пьесе Ануя, написанной в черные для французов годы оккупации, ни о каких законах и речи не было, мир развалился, негодяями оказывались оба брата — и погребенный с почестями герой, и брошенный на растерзание птицам предатель. Все это не остановило Антигону, просто потому что она должна была говорить "нет" тирану. Кто-то всегда должен говорить "нет", как бы ни был велик соблазн сказать "да", подчинившись угрозам или купившись на посулы. Вайда тоже говорит, говорит без надежды, как подлинный трагический герой.

Киноцентр "Родина", 17 апреля, 18.30