Внутрироссийский адресат бодрых внешнеполитических заявлений с трудом поддается определению.
Один из высших чинов правительства РФ отмечал, что у чеченской кампании есть хотя бы одно положительное следствие: увидев на примере Чечни степень боеспособности российской армии и степень готовности российского общества к жестким военным конфликтам, российская власть утратила охоту лезть в чреватую мировой войной балканскую кашу. Оптимизм оказался преждевременным. Чеченское фиаско хотя и отвлекло власти от глобальной геополитики, но ненадолго.
Логика откровенно странная. Если армия и общество в целом не готовы воевать даже за сохранение территориальной целостности страны и предотвращение совершенно реальных бедствий вроде бандитских набегов на чисто русские территории Северного Кавказа, то при таком уровне общенациональной солидарности странно ожидать, чтобы люди вдруг захотели нести жертвы и, возможно, умирать за сербских братьев, смысл борьбы и даже самое географическое месторасположение которых рядовому обывателю отнюдь не ясны. Когда интеллигенция в массе своей продемонстрировала совершенно пацифистские настроения, а народ более всего озабочен задержкой пенсий и зарплат, лозунг конфронтации со всем миром не может быть особенно популярен.
Возможно, исходный расчет был в том, чтобы, демонстрируя крайнюю решительность, привлечь на свою сторону патриотическую общественность внутри России и российскую диаспору — в ближнем зарубежье. Но оба расчета довольно сомнительны. Патриот на то и патриот, чтобы полностью отвергать антинародный режим. Если сегодня его гнев выражается вопросом "Как посмели до сих пор не развязать большую войну?", то с первым ее выстрелом патриот не менее гневно призовет к свержению преступного правительства, в своей агонии развязавшего кровавую бойню.
Энтузиазм российской диаспоры также явно преувеличен. Те русские, которые живут в азиатских государствах СНГ, уже могли увидеть на примере Чечни, что при защите русских от азиатской тирании львиная доля бомб достается не азиатам, а именно русским. Русские, живущие на Украине, наравне с украинцами страдают от общей экономической неустроенности, и даже теоретически невозможно понять, как производимое в Москве державное трахание кулаком об стол способно улучшить положение дел в украинской экономике. Русские, живущие в Белоруссии, одновременно страдают от крайней нищеты и наслаждаются тем, что президент Лукашенко ненавидит все белорусское и полностью осознал (даже раньше, чем то сделали в Москве) российские национальные интересы. Русские в странах Балтии страдают не от того, что Москва с недостаточной ясностью объявила их своей пятой колонной, а от того, что тамошние правительства склонны считать их таковой — тогда как прибалтийские русские мечтают лишь о том, чтобы интегрироваться в тамошнюю жизнь на общих основаниях. Рассуждая же в целом, нынешняя судьба боснийских и хорватских сербов, взятых Белградом под свою опеку, никак не может вызвать зависть. Человек, имеющий возможность увидеть, к чему в конце концов приводит защита соотечественников в сербском исполнении, в страшном сне не может пожелать себе такой же судьбы.
Вероятно, агитационные мотивы президента РФ не в том, чтобы потрафить рациональным интересам каких-либо социальных групп, а в том, чтобы явить адресованную равно всем группам мистерию власти — "Иль русского Царя уже бессильно слово?". Замысел может заключаться отчасти в том, чтобы переканализировать народное недовольство на внешних обидчиков, отчасти в том, чтобы посредством шумных угроз заставить иноземных обидчиков отчасти считаться с собой и тем самым продемонстрировать, что хотя повеления российской власти открыто игнорируются региональными лидерами (некоторые из которых пребывают в четверти часа пешего хода от Кремля), не говоря уже о бандитах, которые откровенно и безнаказанно пренебрегают любой властью, есть еще одно место, где к директивам Кремля все же прислушиваются. Это место — штаб-квартира НАТО.
Время думать о деньгах, а не о национальном величии
Российская внешняя политика всегда отличалась одной удивительной чертой — она не только не преследовала экономических целей, но в большинстве случаев интересам экономики противоречила. Не будет преувеличением сказать, что экономика рассматривалась просто как источник денег для внешней политики. И теперь, когда все ресурсы практически исчерпаны, происходит не менее удивительная метаморфоза. Внешняя политика поневоле начинает определяться только экономическими причинами и становится едва ли не единственным источником денег для экономики.
Успехи внешней политики России обычно дорого обходились национальной экономике
Разумеется, внешняя политика любой страны в значительной степени определяется ее экономическими интересами. Внешнеполитические акции, отвечающие требованиям национальной экономики, вполне могут послужить основой процветания. Например, поразительный экономический взлет Англии, которая к 1815 году стала "мастерской мира" и фактическим монополистом в мировой промышленной торговле, был обусловлен главным образом чрезвычайно успешной внешней политикой и победами на море — Англия получила доступ к французским и голландским колониям, и эти колонии (наряду с Индией) стали главным рынком сбыта английских промышленных товаров.
Россия в этом отношении всегда была исключением. Ее внешняя политика в большинстве случаев определялась чем угодно, но только не экономикой. Скорее, экономика приносилась в жертву внешней политике. Иначе, собственно говоря, и быть не могло. Соседство с кочевыми народами с самого начала приучило население русских земель безо всякого пиетета относиться к накоплению собственности, которая все равно была бы потеряна — зато высшей ценностью стало расширение границ и уменьшение риска внешнего вторжения. Ценность относительная — как известно, оборонительные войны можно вести до бесконечности, защищая всякий раз новые рубежи.
Иногда, конечно, внешнеполитические акции приносили некоторый финансовый выигрыш. Возвышение московского княжества началось с успешнейшей внешнеполитической акции Ивана Калиты, получившего от хана Узбека право собирать дань с других русских княжеств и отвозить ее в Орду (часть дани, естественно, Калитой утаивалась). Но и здесь главным был не экономический расчет. Контроль над сбором дани естественным образом подчинил Москве остальные княжества.
В целом же, гораздо более типичной была картина, когда чрезвычайно активная (и, в принципе, почти всегда экспансионистская) внешняя политика России приносила экономике грандиозные убытки. Именно внешнеполитические акции России в начале прошлого века (войны с Францией, Турцией и Швецией, а также разрыв экономических отношений с Англией) вызвали первый кризис российских финансов "современного типа", по форме разительно напоминающий нынешний — государство сначала прибегло к накачке экономики инфляционными ассигнациями, а в 1810 году фактически отказалось их признавать, что вызвало быстрый рост цен, падение курса рубля и массовый отток иностранных инвестиций из России.
Постоянно оказывалось, что даже экономические реформы в России проводились в конечном счете главным образом для того, чтобы собрать ресурсы для внешней политики. Например, реформы Петра Столыпина в начале нынешнего века, в общем-то, были вызваны к жизни явным истощением ресурсов в результате неудачных попыток России осуществить дальневосточную экспансию и необходимостью накопить силы для возобновления активности в Европе.
Разумеется, до бесконечности так продолжаться не могло. Крупнейший внешнеполитический успех Иосифа Сталина, который в результате Второй Мировой войны сумел сделать то, что так долго пытались сделать российские правители до него — захватить значительную часть Европы и Китай — практически окончательно истощил экономические ресурсы. Эра экспансионистской внешней политики России закончилась не только в связи с появлением ядерного оружия, но и по экономическим причинам. Последний отзвук этой эры — вторжение в Афганистан, которое не только завершилось полным провалом, но и довершило крах советской экономики.
Внешняя политика должна рассматриваться прежде всего как источник финансовых ресурсов для экономического развития
Едва ли не наиболее важной причиной, по которой российская внешняя политика практически никогда не преследовала экономических целей, является то, что Россия, при всей ее зависимости от внешней торговли, иностранных займов и инвестиций, никогда этой зависимости особенно не признавала и внешнеэкономические связи в центр своей стратегии не ставила — в отличие, например, от Англии, Японии или Южной Кореи.
Однако в начале 70-х годов совершенно помимо воли СССР произошло событие, которое не просто полностью изменило советскую экономику и определяет до сих пор экономику российскую, но и произвело кардинальный сдвиг в сознании политического руководства. Странам ОПЕК удалось путем самого банального монополистического сговора добиться кардинального взлета мировых нефтяных цен. В СССР начался нефтяной экспортный бум, который заставил власти смотреть на западные страны не только как на геополитических соперников, но и как на источник нефтедолларов. После того как была построена новая, весьма специфическая экономика, рассчитанная почти исключительно на расходование сырьевых экспортных доходов и массированный импорт, отступать стало некуда. Падение нефтяных цен в 80-е годы и постепенное истощение западносибирских месторождений привело к катастрофическому росту внешней задолженности — и на западные страны стали смотреть еще и как на щедрых и терпеливых кредиторов.
В итоге, Россия сейчас стоит перед принципиально новым этапом внешней политики. Образно выражаясь, если раньше экономика рассматривалась как источник денег для внешней политики, то сейчас внешняя политика может рассматриваться как источник денег для экономики. Образ действий в подобных условиях примерно понятен. В частности, вызывать слишком большое раздражение у ведущих западных держав нецелесообразно — в их распоряжении имеется достаточно эффективных инструментов ответных действий. Например, отсрочить предоставление России очередной порции финансовой помощи. Но и проявлять чрезмерную уступчивость тоже бесперспективно. У западных политиков еще свежи воспоминания об СССР как об агрессивной сверхдержаве, и демонстративные попытки России возродить этот статус вызывают если не испуг, то по меньшей мере подчеркнутое внимание — это вполне можно использовать. Некое особое положение в глазах международного сообщества всегда выгодно, тем более что за западную финансовую помощь с Россией конкурирует сейчас множество кризисных развивающихся и постсоциалистических стран.
Претендовать на прежнее влияние в Третьем мире вряд ли уже возможно — влияние поддерживается деньгами, а их у России нет. Однако следует помнить, что Россия и развивающиеся страны сейчас не только конкуренты в борьбе за кредиты и доступ на сырьевые рынки, но и своеобразные внешнеполитические союзники в давлении на богатые страны. В конце концов, еще неизвестно, кто от кого больше зависит — должник от кредитора или наоборот. Более того, западные державы и международные финансовые организации сейчас особенно уязвимы для совместного давления кризисных стран, поскольку уже фактически взяли на себя ответственность за успех рекомендованных им рыночных реформ.