"Вопрос не в том, падет ли Советский Союз,— заявил Дэн Сяопин в 1989 году.— Вопрос лишь в том, падет ли Китай вслед за ним". Окончательного ответа на этот вопрос до сих пор нет, считает обозреватель "Власти" Игорь Федюкин, ознакомившийся с попытками научно исследовать борьбу китайских коммунистов за выживание.
Двадцать лет назад, 15 апреля 1989 года, небольшие группы студентов стали собираться в центре площади Тяньаньмэнь в знак траура по Ху Яобану: внезапно скончавшийся член политбюро Компартии Китая (КПК) считался лидером реформистского крыла в руководстве страны. В последующие дни и недели число митингующих нарастало — вскоре счет шел на сотни тысяч. Вдохновленные примером перестройки в СССР, митингующие выдвигали все более революционные лозунги. В итоге, как известно, на площадь были введены войска — и КПК в отличие от КПСС удержалась у власти.
В краткосрочной перспективе способность коммунистического режима в Китае удержать власть определялась его готовностью жестко применить силу, которой советское руководство, как оказалось, не обладало. Более интересно, однако, как и почему Компартии Китая удалось сохранять власть на протяжении последующих 20 лет и, соответственно, как долго еще она сможет усидеть в седле. Считается, что стабильность китайского режима обусловлена его умением играть на национализме своих граждан и — в еще большей степени — сверхбыстрыми темпами экономического роста в стране. Дэвид Шэмбоу, известный специалист по современному Китаю из Университета Джорджа Вашингтона в США, в книге "Коммунистическая партия Китая: атрофия и адаптация" предлагает, однако, взглянуть на то, как сама Компартия Китая на протяжении двух десятилетий боролась за выживание.
Как показывает Шэмбоу, эти годы КПК провела в напряженных раздумьях о том, как избежать участи КПСС. Это уже само по себе интересно: трудно припомнить другие примеры, когда политический режим настолько осознанно, трезво и целеустремленно реагировал бы на политические катаклизмы в других странах. Для европейских монархов конца XVIII века Великая французская революция не стала сигналом к проведению реформ — напротив, коронованные коллеги казненного Людовика XVI решили, что несчастный король Франции слишком заигрывал с народом. Полвека спустя закручиванием гаек отозвался на волну революций в Центральной Европе российский император Николай I. Как правило, сходным образом реагировали на революции по соседству и диктаторы XX века. Для всех этих лидеров падение "братского" режима говорило не о необходимости фундаментальных изменений, а о том, что "братский" режим сам виноват: не проявил достаточной жесткости.
В Китае происходившее в СССР в конце 1980-х — начале 1990-х воспринималось очень остро. Руководителям в Пекине было совершенно ясно, что они могут отправиться вслед за советскими коллегами. Придя в себя от первоначального шока, КПК принялась изучать, почему компартии СССР и восточноевропейских стран потеряли власть.
Шэмбоу выделяет несколько этапов осмысления китайскими элитами изменений в СССР. Первоначально они объяснялись в основном проводимой Западом подрывной политикой (в частности, большая роль приписывалась Джорджу Соросу и его фондам). Однако уже в 1992 году китайские аналитики стали уделять гораздо больше внимания экономическим, социальным и прочим системным факторам. Важно, однако, что, отмечая такие очевидные причины краха СССР и соцстран Восточной Европы, как ухудшение экономической ситуации и снижение уровня жизни, китайские аналитики подчеркивали ошибки, сделанные самими компартиями. В списке этих ошибок — диктаторский характер политического руководства, отрыв компартий от народа, деградация низовых парторганизаций, недостаточное обновление руководящих кадров и негибкая идеология, не позволявшая адекватно реагировать на вызовы времени. По иронии истории это привело к переоценке китайскими аналитиками фигуры Никиты Хрущева. Если раньше на него возлагали ответственность за раскол между СССР и КНР, то теперь Хрущев изображается в качестве прагматика и "первого советского реформатора", у которого, возможно, был шанс спасти систему.
Самое, конечно, интересное не в том, какую работу проделали китайские аналитики, а насколько сделанные выводы удалось превратить в программу конкретных политических мер и насколько эти меры удалось реализовать.
Шэмбоу выделяет два основных направления адаптации КПК — идеологическое и организационное. Способностью адаптироваться идеологически, пишет Шэмбоу, КПК обязана Дэн Сяопину, еще в 1978 году развернувшему пропагандистскую кампанию под лозунгом "Практика — главный критерий истины". Конечно, КПК не может признать, что марксистско-ленинская доктрина более неактуальна: открыто отказавшись от нее, партия поставила бы под вопрос свое право находиться у власти. Тем не менее идеология стала способом оформления и оправдания принятых политических решений. Политическая программа Цзян Цзэминя была представлена в 2000 году в виде доктрины трех представительств, провозгласившей среди прочего курс на вовлечение в партию "наиболее передовых производительных сил общества" — предпринимателей и технократов-интеллектуалов. В 2005 году Цзян Цзэминь выдвинул доктрину социалистического гармонического общества, где подчеркивалась необходимость комплексного развития, то есть обеспечения элементарной социальной справедливости в отношении тех слоев общества, которые не сумели извлечь для себя практических выгод из экономического бума предшествующих лет. Одновременно новый лидер страны Ху Цзиньтао развивал концепцию научного развития, то есть курс на решение накопившихся инфраструктурных и экологических проблем, ускоренное развитие беднейших глубинных регионов страны, повышенное внимание к образованию, здравоохранению, более эффективное управление госсобственностью и внедрение энергосберегающих технологий.
Стратегия КПК в сфере организационной адаптации отражена в программе повышения "управленческих возможностей партии" и "поддержания передового характера" ее членов. Некоторые из принимаемых в этой сфере мер широко известны. Это, например, введение жесткой системы обновления партийного руководства. Другое заметное направление — борьба с коррупцией в партийных рядах. В рамках антикоррупционных кампаний только за пять лет — с 1997-го по 2002 год — были казнены губернатор одного из регионов, вице-спикер парламента, замминистра общественной безопасности, десятки тысяч партийцев были уволены или попали под суд.
Меньше внимания среди неспециалистов привлекают другие мероприятия, такие как кампания по повышению дееспособности низовых парторганизаций (в КПК насчитывается 3,6 млн "первичек"). Среди прочего особое внимание уделялось созданию парторганизаций на предприятиях частного сектора, число и роль которых в экономике в 2000-х, разумеется, быстро росли. Еще примечательнее усилия по оживлению "внутрипартийной демократии": по некоторым данным, в 20% случаев выборы глав деревенских парторганизаций теперь происходят с участием нескольких кандидатов. На выборах глав деревенской исполнительной власти этот показатель еще выше — до 70%. Наконец, КПК подчеркивает свое стремление "консультироваться" с другими политическими силами — восемью традиционного существующими и официально признанными в Китае "демократическими партиями". Хотя в их рядах на 2007 год было лишь 720 тыс. членов (по сравнению с 74 млн членов КПК), представители "демократических партий" получили даже два министерских портфеля (здравоохранения и науки и технологий).
Ключевой вопрос заключается в том, насколько возможно говорить об эффективности этих мер. Возьмем, к примеру, кампанию по повышению квалификации партийных кадров. Наиболее известное и престижное звено системы подготовки и переподготовки аппаратчиков — это Центральная партийная школа в Пекине, где единовременно обучается около 1600 слушателей — от "молодых" аппаратчиков (кандидатов на должности уровня замминистра) до министров, секретарей обкомов и мэров крупных городов. Именно в стенах Центральной партшколы руководители страны делают программные заявления; среди ее сотрудников много бывших лидеров партии, а профессора школы (их 600 человек) заняты разработкой новых идеологических доктрин.
Центральная партшкола — это, однако, лишь верхушка айсберга. Всего в Китае существует более 2,5 тыс. партшкол разного уровня — в провинции Сычуань, например, их 160. В среднем в одной провинции насчитывается от 70 до 80 таких учебных заведений: в партшколах регионального уровня обучаются аппаратчики уровня заведующих отделами обкомов, в школах более низкого уровня — секретари и функционеры уездных, городских и деревенских комитетов партии. Центральное место в их программе занимают "три источника" (марксизм-ленинизм, работы Мао и доктрина Дэн Сяопина) и "пять современных курсов" (мировая экономика, тенденции развития наук и технологий в мире, современное международное право, мировые тенденции в военной сфере и проблемы безопасности Китая, а также современные мировые идеологические тренды).
Отдельно существуют три созданные в 2005 году академии подготовки партийных кадров. Две из них расположены в центре страны и ориентированы на изучение истории китайской революции и текущих проблем развития глубинных районов Китая, а еще одна, разместившаяся на побережье, специализируется на системных реформах и инновациях, лидерстве и управлении кадровыми ресурсами. В этих академиях проходят обучение избранные аппаратчики высшего звена, а архитектура роскошных, специально возведенных кампусов подчеркивает устремленность страны в будущее.
Многое, однако, вызывает сомнения в эффективности этой программы обучения, в том, что она действительно поможет Китаю повысить качество партийного и государственного руководства. Учащиеся Центральной партшколы признаются в интервью Шэмбоу, что их привлекает не столько программа обучения, сколько возможность встретиться здесь с руководителями государства. Даже официальные данные показывают, что в партшколах более низкого уровня нередки поборы с учеников. В одной из региональных партшкол руководству удавалось за счет этого прикарманивать сотни миллионов долларов в год. При этом посещаемость занятий колебалась на уровне 20%, а почти 70% выпускников, получивших дипломы об окончании партшколы, так и не освоили предусмотренные программой курсы. В другой провинции замдиректора школы устраивала в ее помещении библейские курсы.
Следует ли интерпретировать происходящее в Компартии Китая как адаптацию к новым условиям или речь все же идет об атрофии — пусть медленной и благодаря растущей экономике не очень заметной? Сам Дэвид Шэмбоу склоняется к благоприятному для китайских коммунистов ответу на этот вопрос. Однако признает, что, несмотря на все их усилия, он все еще остается открытым.