Одно слово — поэма

представляет Ярослав Северин

Двухсотлетие Гоголя Мариинка отмечает размашистым фестивалем, за полторы недели которого подопечные Валерия Гергиева сыграют и споют десять опер на сюжеты Рудого Панько. На основной сцене театра имеет смысл не прозевать чумовой "Нос" Юрия Александрова--Зиновия Марголина, стопроцентное попадание в гоголевский абсурд. В Мариинке-3 можно проигнорировать во всех смыслах малобюджетную постановку "Ночи перед Рождеством", а вот на разудалую "Сорочинскую ярмарку" и экспериментальную "Женитьбу" стоит выбраться, услышать живьем эти раритеты Модеста Мусоргского большая удача даже в юбилейную пору. Но все фестивальные изыски гергиевской гоголиады меркнут рядом с самым специальным оперным проектом последних мариинских лет — концертным исполнением "Мертвых душ" Родиона Щедрина.

Совсем недавно появление этого названия на афишных тумбах мало кому казалось реальным по целому ряду причин, но Валерий Гергиев знает, на что ставит. Для него ясно одно: "Мертвые души" — не больше и не меньше последняя великая русская опера, заиметь ее в репертуаре — дело чести. Сразу после премьеры этой партитуры в 1977 году было понятно, что она выбивается не только из личного контекста творчества Щедрина, но и из всей советской музыки прошлого века, а единственное подходящее для нее место — на одной полке рядом с оперной классикой всех времен. Исторический статус сочинения был символически закреплен на официальном уровне — "Мертвые души" стали последней оперой, заказанной современному композитору Большим театром.

На "Мертвые души" у Родиона Щедрина ушло десять лет, и слышно, что эти годы композитор потратил с толком. Собственноручно уложил в либретто всю чичиковскую авантюру первого тома гоголевской поэмы и инкрустировал его цитатами из второго тома, по апокрифу подсказанными композитору Шостаковичем. Вместо одной оперы запихнул в "Мертвые души" целых две. Первая — это собственно похождения Чичикова, затянутые в корсет классической оперы-буффа с многолюдностью ансамблей и финальными цунами а ля Россини. Вторая — прослаивающие сытный оперный пирог лирические отступления с собирательным образом Руси. Для них Щедрин сочинил вибрирующую оркестрово-хоровую трясину истового фольклора. Народные песни аранжированы композитором с той аутентичной терпкостью, которая звучит одновременно и фольклорно-архаично, и авангардно-свежо. Эти драматургические пласты для "Мертвых душ" — как черное и белое, мужское и женское, инь и ян. Наплывая друг на друга, проваливаясь один в другой, они образуют стереофонический макрокосм, звучащую вселенную загадочной русской души. То есть такой мегаопус, которым были все великие русские оперы.

Да и по простым профессиональным меркам эти "Мертвые души" композиторский шедевр. Экшен не провисает ни на минуту, гоголевская фабула накалена добела, музыкальные открытия разбросаны с редкой щедростью по всей опере. Их хватило бы не на одну партитуру: Плюшкина поет меццо-сопрано травести, вместо скрипичной души европейского оркестра по левую руку от дирижера усажен камерный хор (в сцене грозы его бормотание молитвы будет походить на ливень), когда главным героям не хватает слов, они пускаются в чистый жест пантомимы. Плюс ко всему Щедрин не просто внимателен к гоголевскому слову (что для оперного композитора уже хорошо), он еще и тонко чувствует его поэтику. На стенах у Манилова и Собакевича оживают фамильные галереи (привет "Портрету"), не тратя времени на расшаркивания с их хозяевами, совершивший сделку Чичиков проваливается сквозь землю. Если присмотреться, то главный герой трактован Щедриным вполне макабрически. Вот хотя бы такая говорящая деталь, в которых известно кто кроется: за каждым из героев закреплен оркестровый спутник (у Ноздрева это разухабистая валторна, у Манилова — апатично-жеманная флейта и т. д.), а Чичиков единственный не отбрасывает инструментальной тени.

В свое время "Мертвые души" взорвали брежневский застой, став последней крупной удачей советской оперы на всех фронтах — музыкальном, театральном и исполнительском. Это тем более удивительно, что виртуозничанье Щедрина и сегодняшним певцам дается нелегко — что уж говорить о дубиноголовых вокалистах Большого. Возможно, все дело в Юрии Темирканове, которому стоило бы появиться на свет только ради того, чтобы подготовить премьеру "Мертвых душ" и записать их на пластинку. Нынешнее исполнение, по счастью, решили не портить никакими сценическими наворотами. Нужно очень потрудиться, чтобы придумать что-нибудь сильнее премьерного спектакля Бориса Покровского 1977 года — двухъярусная конструкция сцены, десятки чичиковских двойников и множащиеся губернаторские дочки вошли во все учебники оперной режиссуры. После триумфа в Большом постановку перенесли в Кировский театр, где главную партию спел Сергей Лейферкус (он будет Чичиковым и сейчас — тридцать один год спустя он не стар и не слишком молод, не толст и не тонок, внешности скорее приятной, не говоря уже о голосе). С тех пор "Мертвые души" ставились и игрались разово. И это, пожалуй, хорошо: редкие исполнения этой партитуры подчеркивают ее исключительность. Похоже на то, что и сам композитор запрограммировал такую судьбу своего детища: музыки и действия в "Мертвых душах" наберется на два с небольшим часа, а исполнительские силы требуются циклопические. Тридцать две сольные партии задействуют всю палитру вокальных специалитетов — где сыскать хорошего баса-профундо или владеющего русской народной манерой пения тенора? Где найти электрогитариста, который бы смог проаккомпанировать арии Собакевича? Как, в конце концов, разместить в яме или на сцене гигантский оркестр с колокольной звонницей, клавесином и пятью батареями ударных? Но даже если собрать всю эту исполинскую орду, ее еще нужно научить передвигаться по партитуре не с батальной разухабистостью, а с моцартовским изяществом. "Мертвые души" бросают Валерию Гергиеву очень серьезный вызов: в опере Родиона Щедрина нет проходных мест, все нужно делать на честь и совесть. Юрий Темирканов подготовил премьеру за сорок пять репетиций. Лучше даже не пытаться предугадать, сколько их будет у мариинцев. Выбор невелик, пан или пропал. Вполне по-гоголевски.

Мариинский театр, 12 апреля, 19.00