Ковбой с большой дороги

поражается Андрей Плахов

В конце концов, можно было бы и остановиться. После оскаровской "Малышки на миллион", после уникальной дилогии об Иводзиме, после менее удачной, но все равно занятной и кондиционной "Подмены", где Анджелина Джоли предстает в макияже "кокаиновый шик". После того как тебе стукнуло 78 и ты уже не раз намекал, что готов к уходу в длительный творческий отпуск. Но нет — одинокий ковбой Иствуд не сдается: он снова выходит на большую дорогу и снимает потрясающее кино, в котором играет главную роль.

Уолт Ковальский, еще полвека назад на корейской войне отстреливавший все, что движется, по-современному выражаясь, неполиткорректен и не чужд ксенофобии. А говоря по-старому, он просто закоренелый расист. Всю жизнь проработал на конвейере автомобильного завода в Детройте, и в гараже стоит его гордость — собственноручно собранный Gran Torino 1972 года. Его жена умерла, своих взрослых сыновей он презирает за то, что они заняты "узаконенным воровством" — торговлей, к тому же они, позорники, продают японские машины. Он сидит с кружкой пива, сигаретой и верной собакой на крыльце своего дома и с отвращением смотрит, как его, словно армия противника, все более плотно окружают иммигранты всех мастей. Даже его врач Фельдман ушел на пенсию, вместо него пациентов принимает доктор Чу. Иммигранты сбиваются в банды, имеют наглость устраивать разборки прямо на его газоне, а в один прекрасный день группа узкоглазых отморозков подговаривает робкого мальчишку Тао увести из гаража угрюмого соседа Gran Torino.

Тао — потомок беженцев из Лаоса — неожиданно входит в жизнь Уолта, и старик становится его покровителем, хотя при этом и называет пренебрежительно "zipperhead" (одно из многочисленных сленговых словечек, обозначающих лиц азиатской национальности). В качестве первого урока американского мужского поведения он приводит его к своему парикмахеру, к которому обращается не иначе как "итальянский сукин сын", а когда тот хочет содрать с него $10 за стрижку, говорит: "Ты что, старый хрен, полуеврей?" Такие же соленые шуточки припасены у него для других обителей городка, например: "Привет, как поживает твоя ирландская задница?" Так вот, именно этому смертельно больному герою, не верящему ни в бога, ни в черта, предстоит, словно в волшебной сказке, переродиться и стать защитником чужого ему парня, которому он отдаст все, что у него есть,— свою жизнь и свою машину.

Возникает вопрос: откуда берется этот мотив подавления своих расовых предрассудков? Кому, как не Клинту Иствуду, об этом знать. Он не родился и не вышел из колыбели интернационалистом и гуманистом. В 1950-е годы он был "человеком без имени", снимался во второразрядных фильмах и сериалах. Так звали и его героя в ставшей культовой трилогии Серджио Леоне "За пригоршню долларов", "На несколько долларов больше", "Хороший, плохой, злой". Однако был уже прогресс: все-таки эти фильмы снимал итальянец.

В то время классический вестерн терял свои позиции и превращался в осколок прошлого вместе с последним из могикан Джоном Уэйном, воспевавшим вьетнамскую войну. Клинт Иствуд занял совершенно новую нишу и начал разрабатывать золотую жилу постмодернистского вестерна, в котором все столь же в шутку, сколь и всерьез. Сначала он разрабатывал ее как актер, потом — как режиссер, и это привело к невероятному успеху "Непрощенного" — фильма, который принес ему первый "Оскар" и который можно было бы назвать классическим, если бы в нем подспудно не запечатлелся опыт пародий и иронических перелицовок старого жанра. Из агента циничного и легкомысленного кино категории "Б" Иствуд превратился в кумира элиты. Вывернув мачистский и часто реакционный жанр вестерна наизнанку, он вернул ему утраченную, казалось, навсегда респектабельность и безупречность. "Гран Торино" тоже вестерн по структуре и типу героя, несмотря на то что действие происходит не в прерии, а в одичавшем современном городке в штате Мичиган.

Другим объяснением борьбы Иствуда с самим собой может служить тянущийся за ним шлейф "Грязного Гарри" — фильма о жестоком полисмене, наводящем порядок железной рукой. Когда в "Гран Торино" мы видим Иствуда первый раз, мы воспринимаем его как "грязного Гарри на пенсии", а бывших в таком деле, как известно, не бывает. Тем большим сюрпризом становится то, что Уолт оказывается не только решительным и жестким, но еще умным и благородным. А ведь именно со времен "Грязного Гарри" актера часто обвиняли в симпатиях к реакционерам и мракобесам, что, в общем-то, ничем особенным не подтверждено: не считать же доводом, что Иствуд, редкий человек в Голливуде, поддержал кандидатуру Джона Маккейна, а не Барака Обамы (однако фигура Сары Пейлин оттолкнула его от лагеря республиканцев).

Не спасло положение даже то, что его признали интеллектуалы обоих полушарий. Еще в 1980-м Музей современного искусства в Нью-Йорке организовал персональную ретроспективу актера и режиссера, в 1985-м она была повторена во Французской синематеке, а Иствуду вручили орден Почетного легиона. В 1994-м он возглавлял жюри Каннского фестиваля, и его называли живой легендой. Второй "Оскар" за "Малышку на миллион" должен был завершить процесс канонизации Иствуда. Но даже после дилогии об Иводзиме нападки на него не прекратились. Спайк Ли не нашел ничего лучше, как заявить от лица афроамериканцев, что Иствуд оскорбил их, не показав в эпопее о битве за японский остров ни одного черного лица. На что получил предложение "заткнуться": согласно документам, ни один негр там не воевал. И вообще Иствуда интересовало другое.

Иствуд отнюдь не "пересматривает итоги" второй мировой войны, не подвергает ревизии большую политику, не героизирует солдат императора-солнца. Он просто открывает за узкоглазыми лицами и воинственными командами-выкриками чувства очень молодых людей, которым ведомы и страх, и боль, и дружеская преданность, и нежные чувства. Режиссер далеко ушел от штампов в изображении японцев (ни разу не показав харакири, которое было массовым явлением на Иводзиме) и заставил увидеть вместо роботов-фанатиков людей, для которых патриотизм не был слепым, а мужество — автоматическим. Отсюда — уже совсем недалеко до "Гран Торино", где расовые предубеждения развеиваются, как дым, хотя Иствуд нисколько не идеализирует азиатских иммигрантов.

Клинт Иствуд, начинавший свою карьеру с образов отмороженных ковбоев и зверских полицаев, оказался одним из последних реальных гуманистов классического кино без иронии и без кавычек. В отличие от многих режиссеров своего возраста, он снимает не потому, что боится умереть. А потому что боится при жизни стать рамоликом.