В Прадо открыта выставка "Себастьяно дель Пьомбо в Испании". На ней собраны предназначавшиеся для испанского двора и испанской аристократии работы этого художника, разбросанные сегодня по всему миру. Не хватает только написанных также для испанских заказчиков двух картин из Эрмитажа, которые по техническим причинам не смогли прибыть в мадридский музей. Выставка стала чудесной встречей римской и испанской культур, одновременно столь похожих и столь различных.
По рассказам современников, Себастьяно был ленив, добродушен и словоохотлив. Уроженец Венеции, он отправился в Рим искать счастья при папском дворе и довольно быстро добился весьма прочного положения. В Риме начала XVI века художнику было не очень просто пробиться. То, что сегодня назвали бы "художественным раскладом", определялось тогда двумя силами: с одной стороны — Рафаэль и его ученики, с другой — Микеланджело. Рафаэль — светский, юный, прекрасный, удачливый, окруженный толпами поклонников, занимал блистательное положение при папском дворе и был любимцем римлян. Микеланджело — мрачный, яростный, чьи замыслы были не по силам смертному человеку, всегда был занят грандиозными проектами и страстно добивался невероятного с точки зрения XVI века: возможности напрямую беседовать с папой, обсуждая свои росписи и постройки без каких-либо посредников. Надо ли говорить, что оба гения ненавидели друг друга, и Микеланджело называл Рафаэля и его окружение "синагогой".
Себастьяно попал между этими двумя группировками, однако благодаря своему мягкому и коварному венецианскому характеру успешно избежал какого-либо смертельного столкновения, сохраняя и с теми, и с другими более или менее сносные отношения. Благодаря же своему благодушию и чувству юмора Себастьяно удалось войти в тесный контакт с Микеланджело, что было доступно немногим. Более того, великий флорентиец сделал картоны, по которым Себастьяно написал несколько картин и фресок. Это придало вес имени Себастьяно в художественном мире, и после смерти Рафаэля он был признан первым художником Рима. Король Франции и международная аристократия наперебой заказывали ему картины, а кардинал Ипполито деи Медичи организовал специальный эскорт, чтобы сопровождать Себастьяно в Фонди для того, чтобы тот написал портрет его возлюбленной, Джулии Гонзага. Судя по всему, для Себастьяно почти незамеченной прошла знаменитая Sacco di Roma, трагедия разграбления Рима, столь печально отразившаяся на судьбах многих художников. "Синагога" Рафаэля разбрелась по всей Европе, а Себастьяно продолжал поддерживать хорошие отношения и с папой, и с императором, и с испанцами.
Правда, когда Микеланджело писал "Страшный суд", разгорелся скандал, сделавший великого флорентийца врагом Себастьяно на всю оставшуюся жизнь. С добродушной незадачливостью Себастьяно убедил папу Клемента VII написать фреску маслом, как это делал он сам и что было гораздо легче технически, хотя потом масло могло темнеть и разлагаться. Это вызвало бурю негодования со стороны Микеланджело, объявившего, что живопись маслом — искусство для женщин и лентяев, подобных Себастьяно. Отношения были полностью разорваны, подарки рисунков и картонов закончились, и отныне из уст Микеланджело по адресу Себастьяно исходила только брань.
В прежние времена этот скандал мог стоить Себастьяно карьеры и душевного спокойствия, но с воцарением Клемента VII жизнь венецианца изменилась. Он был назначен хранителем папской печати, откуда и произошло его прозвище "дель Пьомбо", стал получать большой доход, принял монашеское звание и почти бросил заниматься живописью. Как говорит Вазари, пока длилось его соперничество с Рафаэлем и он был нищ и жил в нужде, Себастьяно отличался старательностью и трудолюбием, но как только ему досталось место первого художника Рима и он стал жить в достатке, он превратился в беспечнейшего человека. На все упреки Себастьяно возражал таким образом: "Теперь ... я больше ничего не хочу делать, ибо в наше время существуют таланты, которые за два месяца делают то, что я обычно делал за два года, и если я долго проживу, то думается мне, что не пройдет много времени, как мы увидим, что все уже написано, а так как эти самые таланты делают так много, то очень хорошо, что есть и такой человек, который ничего не делает, ибо таким образом для них остается больше дела".
Постмодернист наоборот, Себастьяно замкнулся в ироничном добродушии, не обращая внимания на изысканное цветение римско-флорентийского маньеризма при дворе Клемента VII. Тем не менее для римского искусства он сделал очень много. Легенда гласит, что своими светскими успехами Себастьяно был обязан музыке. Та же самая история рассказывается и о Джорджоне, с которым Себастьяно был тесно связан во время ученических лет в Венеции. Музыкальность живописной ткани, мелодично рассказывающей о фантастических приключениях прекрасных обнаженных богинь и прелестных пастушков, сияние красок, похожих на разбросанные по полотну пригоршни сияющих самоцветов, были новы для римской живописи. Гибкость Себастьяно, который впитал уравновешенность рафаэлевского гедонизма и в то же время чутко среагировал на сверхгениальную страстность Микеланджело, сделала его идеальным художников Золотого века папского Рима.
Он не создал таких шедевров, как "Бальдассаре Кастильоне" или "Донна Велата" Рафаэля, но в его прекрасных женщинах с тяжелыми косами и тяжелыми руками выражена римская стать, которая спустя многие столетия будет восхищать немцев и русских, наблюдающих за поселянками на озере Альбано. В его достойных кардиналах, герцогах и канцлерах есть меланхоличное величие католической веры, пока еще общей для Западной Европы, и имперское величие Рима — пока еще центра вселенной. Свои религиозные полотна, часто невероятных размеров, он населял титаническими фигурами, лишенными, однако, прометеевской силы Микеланджело.
Великие работы Себастьяно сродни тяжести и нежности римских холмов, столь прекрасных, столь древних, столь усталых и грустных, словно им уже не под силу поддерживать европейскую цивилизацию, что они по привычке делали в течение нескольких тысячелетий. Его картины были первыми куплены в крупные национальные собрания, и не случаен тот факт, что и в лондонской Национальной Галерее и в Эрмитаже именно работы Себастьяно числятся под инвентарным номером "1".
Также нежно, как римские холмы поддерживают небесный свод, несет крест Спаситель Себастьяно, своими идеальными чертами и прекрасной тоской объединяя религию и культуру. Испания, столь ревностно относившаяся к рыцарской войне за великие римско-католические ценности, не случайно полюбила Себастьяно больше остальных римских художников, больше "синагоги" Рафаэля и даже больше Микеланджело. Испания отождествила себя с красотой Иисуса кисти Себастьяно дель Пьомбо и с той же невыразимо-нежной жестокостью понесла Его крест в новые страны, чтобы ценой крови установить, наконец, вечное блаженство.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ