В Генуе, в палаццо Дукале (Palazzo Ducale) открыта выставка "Бернардо Строцци". Строцци — один из самых знаменитых генуэзских художников XVII века. Его имя не слишком известно широкой публике, но знатоки и коллекционеры высоко ценят этого живописца. Выставка в палаццо Дукале стала первой столь крупной экспозицией, посвященной Строцци, — на ней представлено более восьмидесяти работ, что сегодня само по себе показательно. Барокко вот уже второе десятилетие числится по разряду самых актуальных тем современной эстетики, и любая монографическая выставка мастера XVII века обречена стать событием нынешней художественной жизни.
Нет другой живописи, кроме итальянской, — так считал тонкий знаток и блестящий коллекционер XVIII века Пьер Мариэтт. С негодованием он наблюдал ширящуюся моду на фламандцев и голландцев XVII века, все более и более распространявшуюся в его родном Париже. Вкус Мариэтта, несколько ортодоксально аристократичный, разделял, как ни странно, и его гораздо более буржуазный современник Дени Дидро. Восхищаясь прелестями Греза, он тем не менее постоянно отсылал своих соотечественников учиться у итальянцев: лучших во всем — и в рисунке, и в цвете, и в экспрессии.
Сколь ни парадоксальным покажется это утверждение, но в Европе не было другой живописи, кроме итальянской, вплоть до конца XVIII века. Приоритет итальянцев в области изобразительных искусств был разрушен лишь после походов Наполеона — в новой Европе, все более и более приближающейся к светлому демократическому раю третьего сословия, какой она стала сегодня, пресловутой итальянской пластичности уделяется то же место, что и Колизею: он, конечно, восхищает своей грандиозностью, но не очень понятно, зачем держать в центре города такую громадную развалину.
В истории расцвета и заката великой итальянской живописи семнадцатое столетие занимает особое место. В пятнадцатом веке итальянские живописцы составили прописи, по которым век шестнадцатый сформировал, обкатал и отполировал идеальный язык изобразительного искусства, ставший универсальным для всей Европы на все времена. Барокко же стало для Италии временем, когда она заговорила на своем языке свободно, весело и непринужденно, позволяя себе различные неправильности, вычурность, акцент, иностранные заимствования — все что угодно. В результате возник могучий поток живописи, захлестнувший всю Европу. В Милане, Генуе, Венеции, Болонье, Флоренции, Риме, Неаполе работали десятки блистательных, оригинальных и плодовитых художников, одаривших мир своими произведениями, и сегодня итальянский XVII век стал для искусствоведов тем же, чем Персидский залив для нефтяных магнатов, — каждый год можно черпать все новые и новые имена для все новых и новых выставок, каталогов и монографий.
Одним из самых блистательных виртуозов XVII века был Бернардо Строцци (Bernardo Strozzi). О его жизни известно не очень много, хотя довольно рано она стала источником различных романтических легенд. Гражданин Генуи, он, кроме живописи, занимался инженерными работами, быстро добился известности, вступил в монашеский орден, откуда и происходит его прозвище Il Capuccino, что значит "Капуцин". Но в 1625 году разразился скандал. Один из генуэзских аристократов, недовольный его росписями, подал на Строцци в суд. Разбирательство было довольно грязным, судя по сохранившимся документам, в нем участвовало много генуэзских художников, свидетельствовавших "за" и "против", и все кончилось обвинением Строцци в том, что тот использует свое мастерство живописца в целях, несовместимых с монашеским достоинством. Еще некоторое время помучившись в Генуе, Строцци бежал в Венецию, где был обласкан и взлелеян: венецианцы таким образом мстили ненавистным генуэзцам.
Какими бы политическими интригами не определялась жизнь Строцци, в его искусстве главным качеством является сверхчувствительная живописность. Генуэзцы, при всей виртуозности своих художников, этого в общем-то были лишены. Более холодные и замкнутые, чем венецианцы, генуэзцы в большей степени ценили отточенность формы, чем оказались очень близки испанцам. Генуе была чужда зыбкость венецианского характера. В XVI веке генуэзцы стали поклонниками утонченного и отстраненного маньеризма. Этот вкус наложил отпечаток и на пышное цветение генуэзского барокко. В сравнении со своими современниками в родном городе Строцци производит впечатление мастера гораздо более чувственно непосредственного, своего рода веронезианца. (Надо заметить, что Веронезе в свое время также подвергся допросу инквизиции в Венеции, что, правда, закончилось для него более благополучно, чем для Строцци.)
Уже в такой ранней вещи, как знаменитая "Кухарка", рождается физическое ощущение соприкосновения с его живописью, словно лукавая кухарка бросила зрителю в лицо охапку легкого пуха, ласкового и нежно-раздражающего. Часто живописность Строцци объясняют присутствием в Генуе юного Антониса ван Дейка. Скорее наоборот — ван Дейк в Генуе оставил блистательные портреты чопорных аристократок, затянутых в черное, — тягучая сладостность его позднего стиля оформилась многие годы спустя, после долгого общения с венецианской школой. Строцци и до Венеции был венецианцем, а после своего бегства стал писать вообще облаками и туманами. Его живописность обволакивает, что ощущается и на выставке в палаццо Дукале. Впрочем, повышенная чувственность ведет к изнеможению, а изнеможение — к измождению. Возможно, именно этим было вызвано постепенное иссякание итальянской живописности, затянувшееся до конца XVIII века. Предвосхитив эту драму, Строцци пишет замечательную "Кокетку" — старуху, прихорашивающуюся перед зеркалом. Пресловутое дрожание плоти венецианских красавиц, любующихся своим отражением, постепенно достигло столь высокой вибрации, что утратило свой первоначальный образ. Строцци с холодной отчужденностью генуэзца подставляет венецианской живописности зеркало, в которое та глядится с гордым и надменным видом, как великая трагическая актриса или — говоря языком современного искусства — как Жанна Моро в "Керель" Фасбиндера.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ