резонирует Софья Дымова
Ежегодный фестиваль искусств "От Авангарда до наших дней" закрывается первым исполнением в Петербурге Восьмой симфонии Авета Тертеряна (1929-1994). Александр Титов взялся сыграть последнюю крупную партитуру армянского классика, это настоящее событие: Тертеряна здесь практически не исполняли и не знают.
Восемь его симфоний укладываются в двадцать лет с 1969 по 1989 год. Кроме них он почти ничего не написал, только оперу "Землетрясение" и балет "Монологи Ричарда III". При всей свой отчужденности от крупного позднеромантического симфонизма Тертерян похож на Брукнера или Малера в главном: он тоже строит мир в отдельно взятом произведении. Открытие Тертеряна — крупные, медитативные на первый взгляд полотна, где подолгу как бы ничего не происходит и где, кажется, действует само время. В том смысле, что оно и воздействует на слушателя, и является действующим лицом. Вряд ли можно назвать это минимализмом. Хотя бы потому, что в этой музыке совершенно отсутствует какой бы то ни было дизайнерский аспект, а все, что в ней есть внемузыкального, на самом деле домузыкальное. Точнее, кажется, что только домузыкальное в ней и оставлено. Композитор отключает все, что сколько-нибудь привычно европейскому слушателю. В этой материи не просто отсутствует мелодия или гармония (хотя попадаются ярчайшие попевки и сногсшибательные аккорды) — она никогда их не знала, словно бы возникнув не просто до музыки и даже не до культуры, а до человека как биологического вида. Это какие-то тектонические процессы, горообразование, сейсмическая активность. Если у многих современных композиторов оркестр стесняется своего размера и старается спрятаться за собственные мелкие фрагменты, то здесь, наоборот, оркестр служит метафорой чего-то бесконечно большего, чем он сам.
У Тертеряна всегда есть внятный абстрактный сюжет, изложение которого можно расценть как спойлер, — настолько эти симфонии захватывают как action. Восьмая начинается с локального крушения и полчаса изживает его, проходя через катастрофы разной силы по шкале Рихтера. Как всегда у Тертеряна, музыка очень богата психоакустическими находками. Где-то не можешь понять, один звук слышишь или все-таки два, — а оказывается, ни то ни другое. Где-то в мозг втыкают мелодическую фигуру, заставляя ждать повторения, — а она возвращается, когда уже успеваешь о ней забыть. При всей неторопливости Тертерян афористичен до скупости. Он не рассказывает, а представляет, не развивает, а сопоставляет, не трогает, а встряхивает.
В 1970-80-х его проводили по официальной статье национальной культуры, сужая аудиторию. В 1990-х советской, а затем и ее правопреемнице русской музыке оказалось и вовсе не до армян. Вне Армении Тертеряна в бывшем СССР играли очень мало, в РСФСР этим занимался Геннадий Рождественский, в России Дмитрий Лисс (в Екатеринбурге; как раз там композитор внезапно умер, приехав на свое очередное исполнение и семинар). В Европе Тертеряна слышали и знают довольно хорошо; русская же музыкальная культура, пройдя мимо него, многое потеряла. Например, ей явно не хватает понятия, что этническое может не сужаться до "народного", а расширяться до вселенского. И она до сих пор не ведает, насколько радикальным бывает большой стиль.
Большой зал Филармонии, 19 марта, 19.00