Концерт классика
В зале Чайковского прошел концерт меццо-сопрано Дженнифер Лармор — одно из событий филармонического абонемента "Звезды мировой оперы в Москве". Одна из самых известных американских примадонн под аккомпанемент Национального филармонического оркестра пела Бизе, Массне, Гайдна, Моцарта и Россини. Старания певицы на слух и на глаз оценивал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Взлет Дженнифер Лармор пришелся на начало 90-х, совпав с ширящимся спросом публики на эффектные чудеса меццо-сопрановой колоратуры. Однако, помимо блока виртуозных белькантовых партий с приложением нескольких заметных работ из барочного репертуара, в перечне прошлых успехов госпожи Лармор числятся и героини с менее цветистой вокальной статью вроде Кармен Бизе и Шарлотты из "Вертера" Массне.
Собственно, этот диапазон и презентовал московский концерт (за вычетом разве что барокко, замещенного раритетным Гайдном). В начале сезона Московская филармония даже грозилась привезти вместе с певицей еще и Жан-Кристофа Спинози, именитого французского дирижера со славным "раннемузыкальным" реноме, но в итоге НФОРом дирижировал Михаил Татарников, молодой маэстро из Мариинского театра, никаких чудес не явивший. Оркестр-то сам по себе звучал неплохо, с качественными духовыми соло и внимательной отточенностью штрихов у струнных, а вот дирижерские инициативы то и дело выходили промахами: в увертюре к "Кармен" появилась причудливая тяжеловесность, увертюра к опере Гайдна "Аптекарь" излучала какое-то очень уж постное и вымученное brio, да и главной героине не однажды предлагалось перекрикивать оркестр.
Строго говоря, этого она и не делала — голос берегла по максимуму, полновесные "примадоннские" ноты выдавая без особой щедрости. Меццо госпожи Лармор вообще казалось по объему довольно скромным, хотя в записях, странное дело, интенсивная окраска голоса и энергичность ее манеры наводят на мысли о невесть какой трубе иерихонской. Что до способностей, то, пожалуй, больше впечатляли решительность, воля, аккуратная расчетливость и мнимая непринужденность, с которыми примадонна вытянула трудную программу, которая, по крайней мере в тот вечер, реально не всегда была ей по силам.
В четырех открывавших концерт французских номерах ("Хабанера", "Сегедилья" и "Цыганская песня" из "Кармен", сцена Шарлотты из "Вертера"), невзирая на смачную игру Дженнифер Лармор, слух беспокоили пустоватость звука на низах и стертость верхов. Большой и ответственный номер из Гайдна — концертная сцена "Berenice, che fai?" (на текст из "Антигона" Пьетро Метастазио) — обернулся центральным впечатлением концерта. Хотя это заслуга, безусловно, красивого и осанистого пыла певицы в аккомпанированном речитативе, но не тех верхних нот, что она брала с усилием, с подъездами даже, но все равно некрасиво и без полноты звука.
Во втором отделении (за вычетом двух соответствующих увертюр) были две арии Керубино из "Свадьбы Фигаро", где недостачу вокального блеска удалось прикрыть смущенно-доверительным (по роли) оттенком интонирования, и три номера Изабеллы из "Итальянки в Алжире" Россини. Последние подуставшей солистке дались с особенным трудом — это выдавали и напряженные колоратуры, и неизящные переходы между регистрами, и поблекший звук даже в самой сердцевине диапазона. Впрочем, если не вслушиваться, то госпожа Лармор и в этих номерах без всяких признаков беспокойства лучилась оптимизмом и играла так же непринужденно, как и в самом начале концерта — когда она в образе Кармен волнующе качала бедрами и убедительно льнула то к дирижеру, то к первой скрипке. И, возможно, в этой игре было все-таки не только желание чем-то скомпенсировать, к вящему удовольствию публики, слабые стороны, но и довольно отважная в этих обстоятельствах самоирония. Особенно если судить по спетому на бис номеру из оперетты Виктора Герберта — развеселой пародии на примадонн, которые, как всем-де известно, суетны, эгоцентричны и претенциозны.