В Музее искусств в Цинциннати (Cintinnati Art Museum) открылась выставка "Рассвет резцовой гравюры: шедевры пятнадцатого века" (The dawn of engraving: masterpieces from the fifteenth century). На ней представлено более девяноста экземпляров редчайших образцов гравюр этого времени — немецких и итальянских. Все работы из коллекции Герберта Гира Френча, первого куратора гравюр в музее. Выставка, несомненно, доставит удовольствие любителям искусств, но к тому же она и поучительна: еще относительно недавно любой знаток с умеренными средствами и хорошим вкусом мог собрать выдающуюся коллекцию, сегодня ставшую предметом острой зависти специалистов.
Совершенно очевидно, что коллекционирование гравюр вошло в моду. Еще недавно с коллекционерами гравюр ассоциировались весьма странные личности, роющиеся в развалах на набережной Сены и вытаскивающие на свет Божий ту или иную рваную бумажку, имеющую ценность лишь для таких же чудаков. А. Бенуа говорил, что коллекционирование гравюр имеет что-то общее с филателией. Как известно, предметом вожделения филателистов является отнюдь не шедевр графического дизайна, а какой-нибудь захватанный листочек с полуразборчивым изображением и со штемпелем Верхнего Камеруна или Нижней Вольты. Эстетические достоинства не принимаются в расчет, уступая место соображениям редкости.
Так и в коллекционировании гравюр шедевр может быть гораздо менее вожделенным объектом, чем вполне заурядная вещь неизвестного мастера, в свое время предназначавшаяся для украшения быта бедной служанки. Первые грубые ксилографии с изображениями святых, размалеванные от руки, продававшиеся на немецких рынках начала XV века, сегодня стоят целое состояние. Многие коллекционеры готовы променять на них Дюреров и Маркантонио только из-за того, что до нас они дошли в единственном экземпляре. Редкость же их объясняется тем, что никто никогда не придавал им значения, лишь безумные библиофилы XIX века стали вытаскивать их из книжных развалов.
Больше всего гравюре вредила массовость. То, что с одной доски можно получить более тысячи экземпляров, ставило ее обладателя в один ряд со многими. Для искушенного коллекционера это источник мук. Однако человека, собирающего листы не по призванию души, а по зову светских обязанностей, вполне могло удовлетворить сознание, что его собрание "в точности как у NN". К тому же было понятно, за чем гоняться, за какими именно экземплярами. Именно из-за массовости коллекционирование гравюр в прошлом веке считалось чем-то второстепенным. Гравюра имела очень малое отношение к истории искусств, в большей степени относясь к области знаточества. На ней еще к тому же лежала печать тиражированности, и многие собирали гравюры, сортируя их по художникам, а вовсе не по граверам — "с Рафаэля", "Рембрандт и с Рембрандта", "с Пуссена" и так далее.
Впрочем, коллекционирование гравюр знало одну безоблачную эпоху. Это был XVIII век. Тогда, конечно, рынок также заполняли потоки репродукций, умело выполненных граверами-ремесленниками. Но в море бумаги немногим стоящим коллекционерам удавалось выловить ценнейшие листы. Тогда сформировался кодекс коллекционера, ценящего не только имя и известность, но столь тонкие, доступные немногим удовольствия, как гибкость и нежность старинной бумаги, красоту водяных знаков, упоительную целостность листа с необрезанными шершавыми краями, невидимую дилетанту четкость или неясность оттиска, серебристый глянец старых отпечатков. По всей Европе таких ценителей было немного: семья Мариэттов, Антон Мария Дзанетти, Ричардсоны, принц Альберт, Базин. Париж, Лондон, Венеция и Вена стали центрами этой бумажной империи, знатоки обменивались письмами, понимали друг друга с полуслова, открывали "новых" художников, например Пиранези или Тьеполо, сами слегка занимались гравированием и писали справочники для себя, которые потом вошли золотой фонд литературы по печатной графике.
Нежное копошение любителей эстампов прервали трубные звуки революционных фанфар. Тут уж было не до никому не нужных обрывков бумаги — тогда великий Давид, всем сердцем преданный революции, рыдал по поводу гниющих Рафаэлей и Пуссенов, с которых обваливалась краска. Само искусство гравюры стало цениться не за чистоту и уникальность первых оттисков, а за возможность тиражирования. Полчища английских карикатур, высмеивающих революционную Францию, и полчища французских карикатур, высмеивающих контрреволюционную Англию, заполонили рынок. В дальнейшем они сами сделались объектом коллекционирования, опять же доказывая, что в истории гравюры курьез часто важнее всего.
Империя Наполеона призвала художников увековечивать ее подвиги. Вкус ампира наложил свою печать на весь XIX век — точность и сила резца, позволяющие добиться наиболее близкого к оригиналу воспроизведения, фантастичность кьяроскуро исчезли. Лишь с работ импрессионистов гравюра восстановила утерянный статус изысканного удовольствия для знатоков, а не для потребителей.
Выставка в Цинциннати демонстрирует вкус одного из таких изысканных знатоков — Герберта Гира Френча. Это, конечно, в первую очередь гравюра XV века, произведения Шонгауэра, Дюрера, мастера M. S., Мантеньи, Поллайоло. Эти первые гравюры, вырезанные с бережной точностью, сегодня бесценны. Все их экземпляры, находящиеся в музеях и в частных коллекциях, подсчитаны и пронумерованы. В них отмечены малейшие различия, практически незаметные. Их тиражи расписаны и благодаря мудрости справочников почти каждый в состоянии увидеть достоинства прижизненного отпечатка на фоне последующих изданий.
Составленная несколько десятков лет назад подобная коллекция стала уже недостижима для частных собирателей. Даже если и представится возможность купить те же экземпляры, их качество будет значительно ниже, а цена очень высока. Блестящим примером исчерпанности рынка может служить знаменитая "Битва обнаженных" Антонио Поллайоло, сегодня практически недосягаемая для собирателей. Впрочем, после того, как все шедевры пятнадцатого столетия обретут ореол музейной недоступности, настанет очередь века шестнадцатого. Так что любители искусств всегда будут иметь возможность выгодно разместить свой капитал, удовлетворяя заодно высокую страсть к прекрасному.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ