Книги с Лизой Биргер

"Я любила русского"

Майму Берг — чуть ли не первое имя в современной эстонской прозе. Она родилась в Таллине в 1945 году, окончила Тартуский университет по специальности "эстонская филология". До конца 1980-х обозревала моду в таллинских журналах, в 1988 году вышел ее первый роман, исторический, об эстонских писателях XIX века. Сегодня она известный писатель, а также политик, председатель фракции Социал-демократической партии в парламенте Эстонии.

Про Берг справедливо будет сказать, что к писательству ее толкнули события начала 1990-х: развал Союза, независимость Эстонии. К этому времени относятся ее рассказы, повесть "Мюрт", роман "Я любила русского". Именно они и напечатаны в ее первом русском сборнике. Но, несмотря на название, собственно русские занимают в этом сборнике очень мало места. В повестях, рассказах их нет вообще. В романе "Я любила русского", в котором рассказана как бы автобиографическая история эстонской девочки, родившейся после войны, русские вроде бы есть: мертвый Сталин, странный Никита с дурацкой женой, дети из соседнего двора, врач-рентгенолог, в которого девочка совершенно по-взрослому влюблена. Но сами по себе они неинтересны, только как ключ к "эстонскому".

Дело в том, что проза Берг двусоставная. Одна часть — это поэтическая женская проза, немного в этой поэтичности напоминающая прозу Ингеборг Бахман, любимой писательницы Берг. Другая часть — это постоянные отступления, рассуждения о том, как, что писать, как передать все, что хочется сказать. Это растерянность автора, который начинает писать на новой земле, изобретая для себя литературу с нуля. Надо создать новый язык, новую описательность, новые слова, чтобы постараться сказать только самое главное. "Много слов",— снова и снова переживает автор. "Слова не лгут сами по себе, просто их слишком много". "Нынешний язык еще не сформировался настолько, чтобы отражать все сложности. Нужен новый образ мышления, новый язык. А без этого нам не стать свободными".

Берг все время пишет с оглядкой на какого-то другого писателя или автора. Идеального писателя N или писательницу в зеленом, в чьем рассказе про школьное детство великолепный каштан, цветущий около школы, не менее важен, чем мусорный ящик в углу у доски. В романе "Я любила русского" воспоминания о любви эстонской девочки к русскому врачу-рентгенологу перемежаются с заметками о писательском семинаре в Випперсдорфе. Там — полный набор карикатурных писателей, большинство — немцы из только что объединившейся Германии. Михаэль из бывшего ФРГ, который пишет об отношениях мужчины и женщины, Михаэль из бывшего ГДР, который пытается опубликовать дневниковые записи из жизни в Восточном Берлине. Всех их так же, как и Берг, занимает вопрос, как надо писать. "Зачем весь этот 'художественный соус' к куску мяса, предлагаемому повседневной жизнью?"

А откуда вообще взять чистую повседневную жизнь? У Берг, конечно же, из детства. Героиня "Мюрта" — девочка, которая невольно предает эстонских подпольщиков. Героиня романа "Я любила русского" — девочка, которая влюблена во взрослого мужчину. "Я сижу на корточках в кустах, и на глаза наворачиваются слезы. Я плачу не только из-за несчастной любви, не только из-за того, что так плохо идут дела в школе. Я плачу из-за того, что так трудно быть ребенком, что большой становиться еще труднее". Детство нужно Берг как самое концентрированное состояние жизни, в которой надо поймать самую суть. Не события, а ощущения. Как расфокусировка взгляда, особого вида близорукость, когда не видишь окружающего мира целиком, но видишь себя в мире и то, что рядом с тобой. Иногда из этого рождаются очень сильные образы. Например, когда девочка двигает игрушечную мебель, пытаясь воспроизвести дом и непонятный ей разговор взрослых людей, "мечтая, чтобы точно так же всколыхнулась белая занавеска, когда откроют дверь на веранде". Или когда распускает волосы, кокетливо поправляет выбившуюся прядь, чтобы понравиться мужчине, а когда он берет ее на колени, по-взрослому прижимается к нему. Здесь удивительно точное понимание "женского" и "детского", когда девятилетний ребенок острее, чем взрослые, ощущает и любовь, и жизнь.

Для Берг "литературное" неотделимо от "эстонского", и то и другое требует нового открытия, все только создается. Берг не просто хочет передать ощущение влюбленности, отношения мужчины и женщины, дочери и отца, но и написать об этом специально для эстонцев. В итоге все ее женские и писательские переживания становятся метафорой чего-то специфически эстонского. И влюбленная в русского девочка, и та же девочка, которая ищет отца, женщина, от которой уходит мужчина,— все эти истории оказываются попытками рассказать что-то новое и важное об Эстонии. "Меня постоянно мучит, как, наверное, и всех нас, эта принадлежность к небольшому народу",— пишет Берг в "Я любила русского". Как будто вот сейчас она придумает Эстонии литературу, и страна сразу оформится как что-то целое, не как провинция, потерянная между Россией и Европой. "Не Европа, а какой-то крошечный ее уголок. Маленький, бедный, беззащитный, захиревший, неправильно понятый, и все-таки такой духовный, такой культурный, такой европейский!"

"Брачный офицер"

Энтони Капелла пишет кулинарные любовные романы. Его литературный дебют — "Пища любви" — о том, как американская студентка приехала по обмену в Рим и, пробуя блюда в местном ресторанчике, влюбилась в повара. "Брачный офицер" — вторая книга Капеллы, бестселлер 2006 года. На написание этой любовной истории, разворачивающейся в Неаполе 1944 года, Капеллу вдохновило неаполитанское путешествие с кумиром домохозяек поваром Джейми Оливером и чтение тревелога Нормана Льюиса "Неаполь 44". В итоге получилась книжка про любовь и войну, главное отличие которой от любых других подобных книг в том, что герои ее неизменно едят.

Итак, 1944 год. Капитан британской армии Джеймс Гулд приезжает в Неаполь в службу контрразведки. В его обязанности входит следить за порядком и выдавать британским военным разрешение на брак с итальянками, большинство из которых занимаются проституцией. К нему в поварихи поступает местная красотка-вдова Ливия, которая потрясающе готовит, а параллельно обучает его премудростям любви. Где-то вдалеке происходит еще извержение Везувия и отчаянная борьба с немцами брошенных союзниками партизан, но по сравнению с любовно-кулинарной схваткой героев все эти события представляются мелкими и незначительными.

Удачная, в общем, формула: любовь, кулинария, война, Италия. Капелла остроумно обыгрывает сентенцию про путь к сердцу мужчины через его желудок. Попутно давая и кулинарные уроки: к примеру, что двух томатов и хорошего черного перца достаточно для хорошей пасты. Причем в простейших итальянских фразах он иногда делает ошибки, а в названиях рецептов — нет. Никогда. Из чего уже очевидно, что важнейшим из искусств для Капеллы является искусство приготовить правильно sugo.

"Старикам тут не место"

Был ли Кормак Маккарти иконой до того, как его роман "Старикам тут не место" экранизировали братья Коэны, или не был, сегодня, наверное, не имеет большого значения. Он точно икона сегодня, когда каждое движение писателя вызывает волнение в стройных рядах поклонников, каждое публичное появление — давку в рядах фанатов. До "Стариков" он жил затворником, не появлялся ни в свете, ни в телевизоре. В 2006 году, когда вышли "Старики", а роман Маккарти "Дорога" получил Пулитцеровскую премию, все изменилось. Маккарти превратился в публичную фигуру, он ездит по стране с лекциями, даже появляется на книжном шоу Опры Уинфри и всюду повторяет одно и то же: миру плохо, мир катится в пропасть. У нас все ждут, когда будет издан роман "Дорога", где апокалиптические прогнозы Маккарти доведены до точки, нетерпеливые уже могут прочитать "Дорогу" в последнем номере журнала "Иностранная литература" за прошлый год. Но и "Стариков" достаточно, чтобы понять все, что Маккарти хочет сказать про пропасть.

На самом деле Коэны постарались экранизировать роман максимально близко к тексту, сохранив даже интонацию. Маккарти известен тем, что пишет почти назывными предложениями, игнорируя при этом знаки препинания, без запятых, обходясь одними точками. Коэны делают то же самое, убирая все лишнее из кадра. В романе, как и в снятом по нему фильме, никакого просвета нет, каждый герой, ввязавшийся в денежную гонку, логичным образом получает пулю в лоб. Есть, впрочем, одно существенное различие: в романе есть бог, которому в фильме места не нашлось. Автора, а вслед за ним и его "хорошего" протагониста, шерифа, трагедия нравов американских 1980-х интересует лишь как очередное доказательство существования или несуществования бога. "Я вот как постарел все ждал что бог как-то явит мне себя. Не дождался. Я не виню его. Будь я на его месте думал бы обо мне то же что он".