Выставка живопись
В музее-заповеднике "Царицыно" проходит большая ретроспектива народного во всех смыслах художника Аркадия Пластова (1893-1972). В проекте "Образы русской жизни" представлено 250 картин и рисунков из семейной коллекции — от чудом сохранившихся ранних, 1910-х годов, до самых поздних, начала 1970-х. Хрестоматийного сталинского соцреалиста не нашла на выставке АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
В 1931 году в деревне Прислониха Ульяновской области (бывшей Симбирской губернии), где Аркадий Пластов родился и просидел почти безвылазно всю жизнь, куда вернулся в 1917-м из Москвы, отучившись в Строгановке и Училище живописи, ваяния и зодчества, случился пожар. Сгорело 64 избы, в том числе дом художника с мастерской. Так что ранний Пластов нам мало известен. В сорок лет ему пришлось все начинать заново. Кое-что сохранилось в уцелевших домах. Например, портрет Ефима Модонова самого начала 1920-х: чистый авангард, иконописно-сезаннистский, помесь Амедео Модильяни с Давидом Штеренбергом. Похоже, что Пластов от серово-коровинского импрессионизма, весьма ощутимого в портретах его братьев 1910-х годов, двигался куда-то в сторону ОСТа.
Вообще, про раннего и утраченного Пластова теперь любят гадать: как это наш крестьянский художник встретил год великого перелома и коллективизацию, как отразил весь этот кошмар в своем несохранившемся творчестве? Судя по "Черному мужику" и другим рисункам 1930-х, отразил — мало не покажется. И как знать, если в том пожаре сгинули более крамольные вещи, так для будущего народного художника СССР это было спасением. Потому что в реализме Пластова, как в любом настоящем реализме, есть одно неприятное свойство — обличительность.
Официальный Пластов, представленный в школьных учебниках и главных национальных музеях такими плакатными картинами, как "Фашист пролетел", "Колхозный праздник", "Жатва" и "Весна", выглядит типичным сталинским соцреалистом, искупающим импрессионистические вольности формы идеологической выверенностью содержания. И оптимизм его кажется фальшивым и подлым, как оптимизм "Кубанских казаков". И официальная биография со всеми званиями, премиями и почетными заказами выглядит мерзко: крестьянский сын, прославивший сталинское искоренение крестьянства как класса. Но надо видеть эту огромную семейную коллекцию (в собрании Николая Пластова, внука художника, более 3 тыс. картин и около 8 тыс. рисунков), чтобы понять: музейный Пластов отцензурирован так же жестко, как и его официальная биография.
Да уж, крестьянский сын. По отцу — из потомственных священников и иконописцев, по матери — из сельских лекарей, обрусевших немцев. До Строгановки окончил духовное училище и Симбирскую семинарию: акварельки с церковными праздниками и службами в прислонихинской церкви, расписанной его прадедами и снесенной в 1950-е, соседствуют с какими-то гуашевыми маевками и демонстрациями. Он, между прочим, даже набрав сталинских премий и званий народных художников, в партию упорно не вступал. Женат был на простой крестьянке Наталье фон Вик (ее брат, белогвардейский офицер, отплыл из Крыма с последним пароходом, похоронен в Париже на Сен-Женевьев-де-Буа). Там она есть — в петров-водкинском ракурсе, за стежкой одеяла (все хозяйство, корова и овцы тоже были на ней). Нет, Пластов и правда вел крестьянский образ жизни: в 1920-е, например, летом пахал, а зимой уходил в Москву на художественные заработки — так появились его знаменитые иллюстрации к русской классике. Сдуру даже выступал против тракторов и механизации — посидел в ульяновском домзаке, одумался.
Он знал цену крестьянскому труду. Нежность к тощей кляче на пашне, тоску мартовского бездорожья, счастье, когда рожь удалась. Мужики у него без передвижнических соплей: хмурые, злые, хитрые, добрые, гордые, но писаны так, как будто это петербургские аристократы позируют у Валентина Серова или немецкая интеллигенция — у Макса Либермана. В 1930-е на пластовских портретах больше всего именно мужиков, а с 1940-х преобладают бабы да ребятишки. На войну из Прислонихи ушли полторы сотни, вернулось человек двадцать. Надо думать, почти все из лучезарного "Купания коней" 1937 года погибли — кто на фронте, кто в лагерях. Ребятишки и цветы — любимые темы последних лет. Крестьянские дети тоже без соплей: не умильные — настороженные и тревожные. В 1960-е — нередко с признаками потомственного алкоголизма в лицах: Пластов был честным реалистом.
Ну, а что касается оптимизма — это, кажется, было свойством его натуры. В 1943-м он, только что закончив "Фашист пролетел" (в "Царицыно" выставлен один из вариантов) с мальчиком-пастушком, убитым в осеннем перелеске, берется за "Трактористок". Трактор позабыт в поле, а две крепкие молодухи, раздевшись догола, лезут купаться в речку — Рубенс, да и только. Из Пластова, прямо как из Рубенса, перла живописная стихия. Временами совершенно экспрессионистская. С розовыми бликами на зеленых гусях, пасущихся в сизых сумерках. С чистым синим и красным цыганских юбок — в вырвиглаз колорите есть что-то от Эмиля Нольде, который тоже был почвенником и крестьянским сыном. Эта барочно-языческая витальность, видимо, и сберегла народного художника Аркадия Пластова. Выжить посреди образов такой русской жизни XX века — великое искусство.