o природе благодеяний размышляет Наталья Тюрина
Димочке, Вовочке, Мишке, Олегу и Сереже
Моя золовка долго не могла родить и подала документы на усыновление. Много лет ее просьбу не удовлетворяли, но в один прекрасный день пришло письмо, что в Бразилии родился мальчик и теперь он будет ее сыном. Через пять месяцев Анна узнала, что беременна. Так в нашей семье появились два брата со странной разницей в возрасте. От Адриана никогда не скрывали, что он приемыш, и при всяком удобном случае говорили, что он особенно любим, особенно красив, особенно разумен. А когда он подрос, мать решила сделать ему подарок на день рождения: она повезла его в Бразилию, чтобы показать, от какой нищеты они с мужем его спасли и как совершенно по-другому могла бы сложиться его жизнь. Вернувшись в Париж, мальчик, совсем еще ребенок, собрал с камина золотые цепочки своей матери и еще мешок с вещами и из дома ушел. Через несколько месяцев стали приходить какие-то дилеры и требовать адрес гаденыша, потом полиция сообщила, что он угнал машину, а почтальоны все несли и несли заказные письма с повестками в суды. Через некоторое время я его увидела на улице. Из милого ребенка с бархатными щеками он превратился в бродягу и, сутулый, шел куда-то с целлофановым пакетом, в котором лежала бутылка. В день, когда он ушел из дома, его брат начал так сильно заикаться, что под сомнением было его дальнейшее обучение в школе.
Часто он не мог произнести ни слова, а хватал воздух, как погибающая без воды рыба.
Как благими намерениями проложена дорога в ад, так и наше желание угодить любимому человеку может обернуться трагедией. Родители моей знакомой, не зная, что подарить ее мужу, привезли из Москвы премилые стаканчики на подносе. Производство "Гусь-Хрустальный". Долго потом в доме у подруги был скандал. Муж-палестинец не понял юмора родственников, хотя они убеждали его, что не могут в России делать шаббатных стаканчиков и вообще они их в ГУМе купили, а не в синагоге. Стаканчики, конечно, были тем не менее шаббатными. Но как об этом могли догадаться простые православные атеисты? Всякий раз, танцуя под ресторанный оркестр, они не спрашивают себя, о чем поется в песне "Хава Нагила". Просто веселая русская народная песня - не правда ли?
Мой свекор - очень богатый человек. Теперь он уже не работает, но всегда приходит к нам с чемоданчиком, в котором лежат чеки от квартиросъемщиков его многочисленной недвижимости. Когда однажды муж потерял работу и мы на мгновение очень ясно представили себе, что в жизни произошла катастрофа, свекор, как ни в чем не бывало пришел к нам с чемоданчиком, чтобы мы помогли ему заполнить налоговую декларацию. Муж еще раз рассказал отцу про свои серьезные финансовые проблемы, подумав, что старик по телефону, наверное, не расслышал наш рассказ про наше горе.
"Да-да... Тяжелые времена, - ответил свекор. - У меня тоже вон какая большая сумма на налоги уходит". Понизить налог он мог бы, оформив дарственную на внуков. Правительство придумало закон, разрешающий людям пожилого возраста при жизни дарить совершеннолетним внукам некоторую ограниченную сумму денег. До этого возраста нужно было, конечно, сначала дожить. Обычно же, если человек умирает, детям приходится платить такую сумму за право наследования, а потом такой налог, что от наследства многие отказываются. Совершеннолетними были у свекра все внуки кроме моего маленького сына, отчего он и решил не делать дарственной, чтобы малыша не обижать.
Через год умирала от рака сестра мужа. Она очень хотела поехать зимой в семейный дом в Шамони и сказала об этом на воскресном общем обеде. "Так хочется сидеть и смотреть из окна на Монблан, - тихо сказала она. - Если никто из вас не планирует в ближайшие дни поехать в горы, я бы осталась там на недельку".
"Ну что ты, - хором ответили мы. - Конечно, поезжай. У нас дел полно, и вообще". Дел у нас не было, но мы догадывались, что жить ей осталось недолго и это, должно быть, была ее последняя зима. И тут два раза кашлянул свекор: "Но сейчас период каникул, и шале можно выгодно сдать..." Возникла тишина. Шале он сдал. Клер умерла через месяц.
Перед смертью она подарила мне альбом Сары Мун. Фотографии были грустными и неуловимыми. Казалось, что снимки должны были исчезнуть, словно их опустили в кислоту и она сжирала бумагу у вас на глазах. Фотографии не исчезали. Зато исчезали один за другим мгновения моей жизни, и, как ни старалась, я не могла вспомнить лица моих спутников. Я написала длинное письмо моему другу. Когда я была девчонкой, он, сбежав с работы, приходил ко мне в гости, всегда на пять минут, хотя дорога ко мне занимала более часа. Он являлся то с синей от мучительной смерти курицей, то с килограммом колбасы, воняющей тухлым чесноком. Это не была гуманитарная помощь - я никогда не относилась к бедствующему населению, - это были обыкновенные подарки советских поклонников. Я написала ему про то, что никто не обрадовался, когда родился мой сын, и тогда я разучилась разговаривать и теперь жду, что научится говорить малыш. Что я очень торопилась в парикмахерскую и ушла, когда мама держала мою руку и все просила, чтобы я ей что-нибудь рассказала, как капризный ребенок, и очень меня разозлила. А утром мне позвонили из больницы и сказали, что она умерла. Что я уже восемь лет все пытаюсь ей что-то сказать, а она молчит и не реагирует. Про то, что я пишу рассказы, а читать их некому. Что целыми днями смотрю фотографии Сары Мун и что забыла, как звали парня, который однажды пригласил меня на концерт какой-то чешской группы и купил мне в буфете двадцать бутербродов с икрой. Друг мне ничего не ответил. А в день моего рождения в дверь позвонили, и молодой парнишка дал мне в руки большую коробку. В ней лежал фотоаппарат и несколько объективов. "Чтобы не забывала лица твоих поклонников", - прочитала я записку, лежавшую в коробке. Фотоаппарат был такой дорогой, а объективы такие чистые, что я много месяцев ходила вокруг и боялась вынуть это богатство из коробки. Однажды меня пригласил когда-то близкий мне мужчина в Венецию. Он поехал туда по работе и предложил воспользоваться его квартирой. У него нашлось время только на то, чтобы меня встретить. Потом он поехал по делам. Я же бродила по узким лабиринтам днями и ночами, попадая в странные венецианские квартиры и открывая для себя неизвестных трехдневным туристам жителей этого нереального города. Уезжая из Парижа и оставляя мою дочь одну надолго, я решила сделать большую уборку и выкинула все, что плохо лежало. Среди выброшенных мной вещей была и дипломная работа по искусству, которую дочь должна была защищать через несколько дней. Она позвонила в Венецию и сказала, что теперь никогда не получит бакалавра, зато теперь сидит в чистой квартире. Тогда я вытащила фотоаппарат из коробки, которую взяла с собой. Мое бессмысленное хождение по городу всех искусств превратилось в большой фотопроект, который я успела переслать по DHL и за который мы получили высшую оценку и степень бакалавра. От этого ли вынужденного творчества или от того чувства свободы, которое я ощущала с каждым вздохом, путешествие мое стало самым большим подарком, который мне когда-либо делали. Когда утром я приходила домой, то старалась лечь как можно тише, чтобы не разбудить моего друга, которому оставалось спать несколько минут. Наверное, он мною очень дорожил, если подарил мне целый город и не мешал пожить в нем какое-то время.
...После многолетних скитаний Адриан неожиданно позвонил и сказал, что придет на рождественский ужин. Все мы очень обрадовались и ни о чем его не расспрашивали. В двенадцать, как положено, мы стали разворачивать подарки. Адриан открыл маленькую коробочку и улыбнулся, достав из нее золотую цепочку. "Ты все не можешь простить..." - сказал он матери. На следующий день он опять исчез и, видимо, уже не вернется.
А я каждый день гуляю с фотоаппаратом по городу и рассказываю ему, что жизнь прекрасна и удивительна. Он приятно щелкает в ответ.