МАТТЕО ГАРРОНЕ ответил на вопросы АНДРЕЯ Ъ-ПЛАХОВА и АЛЕНЫ Ъ-ШУМАКОВОЙ.
— Вы считаете свои фильмы политическими метафорами современного мира? Или хотите рассказать просто странные истории странных людей?
— Странно то, что вы находите их странными. Я понимаю, что политические реалии интересуют всех, но в кино это отдельная тема, отдельная позиция. Я не нахожу свои фильмы политическими метафорами. Но я как-то превратился в заложника такой политизированной интерпретации. За моим фильмом не стоит ангажированное желание заявить какой-то месседж, обличение чего-то или кого-то. Я не делаю кино, думая, будто оно может изменить мир,— это задача политиков. Я рассказываю истории через образы и характеры. Для меня кино — это средство выражения, а не информации.
— Какие режиссеры оказали на вас наибольшее влияние? Чьим наследником вы хотели бы быть — Антониони, Висконти?
— Я думаю, что больше всех повлиял на итальянских режиссеров Феллини. Вообще, если подумать, итальянское кино после него превратилось в кладбище его имитаторов, многие на этом себя угробили, и над их могилой стоит крест "Подражал Феллини, не обязательно откровенно и внятно". Я никогда не позволял себе подражать ему, а как хотелось бы! Это стало бы самой большой моей ошибкой. Мне нравится в нем потрясающая способность визуальных сюрпризов. Гений. Но бывают потрясающие визуальные образы и у других моих любимых режиссеров — Пазолини, к примеру. В случае "Гоморры" конкретное влияние на меня оказал фильм "Пайза" Роберто Росселлини. Я много раз его пересматривал: это образец кино. Но я не хотел бы провозгласить себя чьим-то наследником, привязать себя к великим. Стыдно зазнаваться, стыдно себя хвалить.
— Какое на вас произвели впечатление крестные отцы мафии?
— Впечатления свои я попытался передать в фильме. Я хотел рассказать об этих людях, которые живут, как в клетке. Они прячутся, их жизнь проходит в напряжении нечеловеческом. Они, кажется, чувствуют облегчение, когда их арестовывают: это означает конец жизни в клетке. Среди них разные типажи. Представьте себе, я встретился с одним человеком, страстно влюбленным в историю Древнего Рима. Такой "римский гражданин", этакий полуимператор в деревне Казаль-дель-Принчипе. У каждого клана свои характеристики. К примеру, внешний аспект. В Казаль-дель-Принчипе это аспект "деревенский", грубоватый. В квартале Веле это по-другому, там преобладают такие модники: общее тяготение к гламуру, одежде, подписанной большими модельерами.
— А что происходит вокруг них?
— То, что я хотел объяснить в фильме, это то, что крестных отцов поддерживает народ. Что они сами — часть населения и население — их часть. С государственными структурами так не произошло. Сила крестных отцов не в богатстве, а в тесной связи с корнями, с общей жизнью тех мест. От нее невозможно увернуться, от нее не спрячешься. Только живя там внутри, можно понять эти механизмы. Очень сложно, родившись в таком месте, прожить другую жизнь. Я уверен, что, если бы я родился там, я попал бы в эту ловушку сразу. Зная собственный характер, я отдаю себе отчет, где бы я сейчас был. Наверняка мне удалось бы потом "исправиться", найти себя, но я бы не смог избежать серьезных проблем. Никто не может избежать их в этих местах.
— Как вы ищете вдохновение?
— Я читаю. К примеру, когда прочел роман Роберто Савиано "Гоморра", я "увидел". Для меня самым важным является фигуративная идея, которая меня задевает. Изображение чего-то. В романе меня поразили такие моменты, к примеру, первые страницы, описание контейнера с замороженными телами китайцев. Затем урок шитья, когда портного привозят в багажнике. Это просто какой-то особый нереальный мир, как в фильмах сай-фай. Я увидел сразу этот холодный постиндустриальный, сюрреалистический пейзаж. Вроде "Бегущего по лезвию бритвы". Или, скорее, "Сталкера".