В здании Третьяковской галереи на Крымском валу 24 февраля состоялось первое общественное обсуждение проекта сноса здания и строительства на его месте нового — 17-этажного. Проект разнесли в пух и прах, дальнейшая его судьба неизвестна. Корреспондент "Власти" Григорий Ревзин попытался понять, зачем вообще было нужно это обсуждение.
Предыстория сюжета такова. Весной 2008 года Елена Батурина представила в Канне на инвестиционной выставке проект строительства на месте ЦДХ "Апельсина" Нормана Фостера (см. "Власть" N22 за 2008 год). В апреле она встретилась с президентом Путиным, и он поручил правительству проработать вопрос (по сути, это было поручение себе самому, поскольку в мае он стал премьером). Была создана комиссия, курируемая первым вице-премьером Игорем Шуваловым. От Москвы в нее входил Владимир Ресин. Он поручил Институту генплана Москвы провести градостроительный анализ территории на предмет ее возможного освоения. Результаты этого исследования были представлены в течение десяти дней публике в вестибюле здания Третьяковской галереи на Крымской набережной. ГТГ и ЦДХ как экскаватором сдвигались с площадки к ее краю — к эстакаде Крымского моста, на месте ЦДХ предлагалось построить 17-этажное здание с неопределенной функцией, а существующий Парк искусств со скульптурами оставался практически нетронутым, но де-факто превращался в собственный парк этого здания.
Обсуждение проекта проводилось в соответствии с новым Градостроительным кодексом, который требует от местных органов власти устраивать подобные открытые слушания с жителями, и такое в Москве делали первый раз. Но все ждали, что будет не как в первый раз, а как обычно, поэтому готовились к самому худшему. Ждали, что оппозиционно настроенных жителей не пустят, а все забьют какими-нибудь "местными", которые будут проталкивать проект. Но "местного" наскребли только одного — какого-то невзрачного юношу с бегающими глазами, который вяло промямлил, что молодежь района поддерживает проект, потому что им нужно развитие, и его тут же засвистели и захлопали. Ждали, что без прописки пускать не будут, но пускали всех желающих, и народу набился полный вестибюль ГТГ. Ждали, что не дадут говорить никому, кроме тех, кто с пропиской или работник ГТГ--ЦДХ, и художник Андрей Бильжо даже запасся доверенностью от одной жительницы района, что он представляет ее интересы. Но дали говорить всем и доверенность у Бильжо не спросили, и он под громовые аплодисменты зала сказал префекту Александрову, что он по первому образованию психиатр, а по второму — художник, и ЦДХ он защищает как художник, а к префекту и ко всем остальным членам территориальной комиссии относится как психиатр. Когда префект попробовал ответить, что он знает об увлечении Бильжо психоанализом, но просит к нему это не применять, тот подобрался, взъярился и так ему влепил, что префект замолк униженно и раздавленно, будто его уличили в чем-то психоаналитическом. И без доверенности позволили выступить и профессору МАРХИ Евгению Ассу, и архитектору Юрию Аввакумову, и все они сказали все что думают. А думали они так, что главный архитектор Москвы Александр Кузьмин мне потом жаловался, что Аввакумов отказался подать ему руку, хотя они вообще-то на "ты". И жители изгалялись как могли. Одна мамаша выпустила маленькую дочку, совсем дитя, и девочка пролепетала, что требует сохранить парк со скульптурами и дом с картинами, и так смутилась и запуталась, что, казалось, ее нужно срочно вести к Бильжо для оказания первой помощи, чтобы у ребенка не было заикания от психологического шока. Александра Кузьмина разве что не побили, и любые его попытки сказать хоть что-нибудь содержательное захлопывали и засвистывали. "Где вы собираетесь разместить парковку?!" — кричали ему из зала. "Парковка будет располагаться..." — начинал он, направляя указку к карте. И тут начиналось: "А! Ва! Ва! Па! Зор! Па-зор! Па-зор! Па-зор! Да-лой! Да-лой!" И он умолкал, а ему тут же орали: "Где вы протянете коммуникации?!" И так целый час, и зал все больше заводился, и я сам так воодушевился, что чуть не начал кричать со всеми вместе. Ах, какая была демократия! Давно не удавалось подышать таким спертым, пронизанным ненавистью воздухом свободы.
Загадка заключалась в том, что даже предположить, зачем бы это все надо, было невозможно. По Градостроительному кодексу устные выступления в открытых обсуждениях вообще никак не учитываются при рассмотрении проекта. Только письменные заверенные, официально принятые мнения. Там требуется протокол заседания, но понятно, что после такой разлюли-малины можно написать любой протокол, потому что за всеобщим ором все равно ничего не слыхать, а проверять никто не будет. У меня в какой-то момент возникло ощущение, что это вообще было какое-то модельное действо. Новый Градостроительный кодекс требует созывать общественные слушания для утверждения регламента любой строительной площадки, кроме тех, регламент которых был утвержден до вступления кодекса в силу. Таковых в Москве 15%. То есть в 85% случаев нового строительства в Москве теперь будут проводить такую процедуру. Имело смысл показать, до какой степени это бессмысленно и абсурдно, чтобы начать как-то что-то делать, чтобы прекратить это. Таким способом даже песочницу не построишь.
Но главное, было непонятно, кому это надо. До заседания активно распространялись слухи, что на месте ЦДХ собираются строить правительственный финансовый центр. Теперь могу гарантировать, что это утка. Не потому, что мне это сказал кто-либо из ответственных чиновников — им невозможно верить,— а по способу прохождения проекта. Если бы в нем действительно был заинтересован Владимир Путин, всей этой фигни с "Долой!" и "Позор!" просто не было бы. И не пускали бы никого без паспорта, да и со всех владельцев паспортов потребовали бы принести справки из домоуправления, что они действительно проживают, а не просто прописаны, а справки эти не выдавали бы, пока не пройдешь флюорографию в районной поликлинике. Телеканалы, вместо того чтобы брать интервью у противников проекта, поддерживали бы его со всей страстью подлинных борцов за прогресс. И Кузьмину тоже не удалось бы ничего доложить, потому что любое его высказывание встречалось бы бурными продолжительными аплодисментами еще до того, как он успеет договорить до конца.
Были подозрения, что все делается в пользу будущего инвестора — вероятнее всего, "Интеко". Но состав проекта тоже полностью это опровергает. Дело в том, что территория, о которой идет речь, имеет статус парка. Там по регламенту 70% зеленых насаждений и 30% застройки. И ограничения по функции — нельзя строить жилье, офисы и объекты торговли. Остается только гостиница. Но гостиницы в Москве и до кризиса не окупались, их никто не строил, потому что деньги там возвращаются через 12-15 лет в лучшем случае. Предложить инвестору перевести Третьяковку, построить новое здание для нее и ЦДХ, а за это получить гостиницу означает предложить ему инвестировать $2-3 млрд и вернуть деньги через 20-30 лет. Если бы был реальный инвестор, то первое, что предложила бы сделать Москомархитектура,— изменить регламент территории (это может сделать правительство РФ по представлению правительства Москвы). Раз такого не произошло, перед нами бизнес-предложение, не рассчитанное на спрос. Это нельзя купить, и никто не ждал, что купят.
Александр Кузьмин свое выступление начал с того, что все это делается по просьбе Третьяковки, которой нужно новое здание. Может быть, смысл акции был в том, чтобы показать, что просьба невыполнима. Действительно, Третьяковка очень плохо располагается в здании ЦДХ, у нее невнятная экспозиция, и туда мало кто ходит. Но позиция музея какая-то двойственная. С одной стороны, директор ГТГ Валентин Родионов на заседании действительно говорил, что галерее необходимо новое здание. С другой — он лично звонил в ИД "Коммерсантъ" и благодарил за то, что мы выступили против сноса ЦДХ. На прошлой неделе он обратился к студентам МАРХИ и попросил их сделать инициативный проект реконструкции территории, что свидетельствует об очень слабой подготовленности дирекции как в вопросах строительства, так и в вопросах пиара. Студенческий проект для главного музея страны — это абсурд, а надежда на то, что вместе со студенческими проектами появится возможность сказать: "Молодежь поддерживает снос", обернулась тем, что студенты стали протестовать против сноса. К разъяренным жителям добавились тоже не самые спокойные студенческие головы. Не то чтобы проект был совсем не нужен Третьяковке, но ее способностей явно не хватает, чтобы его инициировать. Максимум, на что их хватает,— собрать полный зал разъяренных жителей и потом сидеть в президиуме и получать плевки в лицо. Впрочем, Валентин Родионов в президиум собрания садиться отказался. Тоже жест.
У меня единственное предположение. Когда Ресин отдал распоряжение проработать проект, кризис еще не наступил и Батурина еще не отказалась от замысла "Апельсина". Потом она отказалась, а распоряжение не было отменено, и его выполнили. Евгений Асс в своем выступлении заявил, что он бы, как профессор МАРХИ, поставил за представленный проект "два". Но в этом нет ничего удивительного — этот проект и делали на "два". Ну, и раз сделали проект — действуют строго по процедуре. Требует Градостроительный кодекс провести обсуждение — проведем. Требует внести уточнения в проект по итогам обсуждения — внесем. Пока начальство не распорядится прекратить всю эту канитель, будем двигаться дальше. Это как партизаны, которые продолжают взрывать поезда, не зная, что война давно кончилась. Не знают, но подозревают — взрывают вяло, порох не тратят.
Исполнители приказа действуют по инерции, но и общественность не отстает. "Апельсин" вызвал бурю негодования — ну что ж, по крайней мере, было против чего бороться. Был лорд Фостер — мировая величина. Был не самый бездарный проект, в борьбе с ним, по крайней мере, есть логика — все же достойный противник. Теперь ничего нет, но мы что же, остановимся? Да ни за что на свете! У них нет денег, у них нет президентского поручения, у них нет желания защищать свой проект — но разве можно им верить? Мало ли что? Мы будем бороться до последнего, мы проведем митинги и демонстрации, мы поднимем на борьбу жителей города и деятелей культуры, мы отстоим наш ЦДХ независимо от того, нападают на него или нет.
В конце заседания депутат Мосгордумы Евгений Бунимович спросил меня: "Ну, и что дальше?" Я по малодушию сказал: "Теперь они поставили над ЦДХ знак вопроса и будут ждать, пока появится кто-нибудь, кому будет интересно". Я пытался сохранить хотя бы остатки здравого смысла. Но это нечестно, его не осталось. Если появится кто-нибудь — власть, инвестор, ему будет наплевать на все эти заседания и регламенты, он начнет все заново, как будто ничего и не было. Нет, дальше ничего. Это были бессмысленная акция властей и бессмысленное сопротивление общества отсутствующему противнику. Настоящий триумф демократии: люди создали площадку, на которой расписались в глубокой взаимной ненависти.
Но есть два важных вывода. Первое. Когда власти ничего не надо, наступает подлинная демократия. Она срывает все маски, бичует все пороки, она беспощадна и бессмысленна. Второе. Во всей этой истории не нашлось никого, кто бы просто сказал: хватит, не нужно делать этот проект, не нужно попусту пугать жителей, все, кризис, останавливаемся! Нет, Елена Батурина запустила машину, и машина поехала. Она слезла, но шестеренки же не думают, куда ехать, они просто крутятся. Тупое, бессмысленное приспособление, которое не в состоянии принять никакого решения. И прямо ужас берет, когда думаешь: а вдруг так не только с ЦДХ?