Книга ужаса. История хоррора в кино
Дэвид Дж. Скал
СПб.: Амфора
David J. Skal. The Monster Show: A Cultural History of Horror
Биография хоррора, к которой нет никаких вопросов: если уж и издавать книжку про хоррор, то непременно эту. Дэвид Скал — американский культуролог, специалист, как честно сказано на обложке, по "мрачной фантастике". Но на обложке не сказано, что книга эта не про хоррор вообще и всюду, а про американские ужасы и американских "уродов" с 1930-х по конец 1980-х годов. Свою книгу Скал написал в 1993 году, слегка дополнил в 2001-м. Здесь нет ничего про современные ужасы, про Роба Зомби или, например, Гильермо дель Торо, про то, чем, как и почему нам это вообще интересно сегодня. Вместо этого Скал пытается в истории киномонстров увидеть отражение истории американского общества.
В этой хронологии первая важная веха — фильм "Кабинет доктора Калигари" — оказывается рефлексией по поводу только что окончившейся первой мировой. Бела Лугоши в роли Дракулы и Борис Карлофф в роли Франкенштейна становятся символами Великой депрессии. После второй мировой войны и бомб в Хиросиме рождаются Кинг-Конг и Годзилла, великаны и крабы-убийцы, монстры с нечеловеческими лицами. В начале 1960-х, ссылается Скал на Сьюзен Зонтаг, "уроды вышли в люди и стали полноправным и признанным объектом искусства": "Жизнь-хоррор против жизни-скуки". На смену общим страхам приходят частные: страх перед беременностью ("Ребенок Розмари" и прочие "страшные" дети), страх перед физическими изменениями (Фредди Крюгер и Майкл Джексон). Завершается история Стивеном Кингом, который одомашнивает индустриальный хоррор, и заходом в 1990-е годы, где "Ведьма из Блэр" и "Шестое чувство" Шьямалана демонстрируют уход от эстетики монстров в более глубокую психологию хоррора.
Для Скала хоррор — важная часть общественной жизни, и, вписывая его в общую историю, он как будто пытается таким образом дать ужасам право на жизнь. Тем более что монстры, о которых он пишет,— Дракулы, Франкенштейны, уроды — уже в прошлом. Время монстров в кино прошло, считает Скал. Пришло время бороться с монстрами внутри нас самих.
Бедолаги
Катарина Хакер
М.: Текст, 2009
Katharina Hacker. Die Nabenichtse
Катарина Хакер живет в Берлине, переводит с иврита, ее первый роман "Тель-Авив. Городская история" вышел в 1997 году, на русский ранее переводился только роман "Смотритель бассейна" (2005). "Бедолаги" — самая известная ее книга, отмеченная в 2006 году Немецкой литературной премией, самой престижной премией для немецкоязычного литератора. Это несколько историй с общим сюжетом, главными героями которых становятся двое сорокалетних берлинцев, Якоб и Изабель. 11 сентября 2001 года они встречаются на вечеринке, вскоре съезжаются, женятся и вместе уезжают в Лондон, куда Якоба отправляют вместо погибшего 11 сентября коллеги и где семейное счастье почти сразу начинает идти многочисленными трещинами.
Проза Хакер чрезвычайно насыщена символами. Дождь — лондонский, берлинский. Похороны и воспоминания о похоронах. Сидения в барах, неловкие встречи с давними знакомыми, неловкие разговоры, умирающие животные. Хакер не рассказывает, а показывает, ее истории — цепь сменяющихся образов: каждый новый рассказчик дает новый ракурс. Но с какого ракурса ни посмотри, истории эти очень грустные. "Конечно, мы все люди с прошлым, поэтому нам принадлежит будущее",— говорит один из героев. Роман же, в общем, про то, что никакого будущего у этих бедняг нет.
Аккомпанементом бытовой трагедии героев становится работающий телевизор. В телевизоре — в самом начале — президент Буш обещает, что мир больше никогда не будет таким, как раньше. "На деле ничего не переменилось, — думает Якоб. — агенты влияния, война в Афганистане, разрушенные дома, в недоступных домах боевики Талибана и Аль-Каиды, названия и явления, означающие тут не больше, чем означают сюжеты и драмы сериала". В конце же герои все равно приходят к тому, что все изменилось, "ничто не останется таким, как было". Вопрос только в том, стала ли нищета духовная и материальная следствием 11 сентября, или это поколенческий диагноз, что вот именно этим людям ничего хорошего не светит.